Учитель Дымов

Нам, выросшим во времена повальной телефонизации, трудно представить, как связывались между собою люди того времени. На вахте общежития был телефон, и Жене каждый раз надо было просить у вахтёрши чёрный эбонитовый аппарат с крутящимся тугим диском. Набрав номер общежития КуАИ, Женя звала Олю или Володю из двести тринадцатой комнаты, и потому весь их разговор слушали вахтёры двух общаг: немолодая оплывшая брюнетка из медицинского и хромой фронтовик, густобровый и вечно небритый. Максимум, что можно было сказать: я к тебе зайду через часок? — формальный и бессмысленный вопрос, Женя и так знала, что Оленька никуда не выходит, по–кошачьи свернувшись в углублении панцирной сетки и дожидаясь возвращения Володи, и, значит, можно было и без всякого звонка дойти до авиационной общаги. Но дорога в один конец отнимала почти час, март выдался снежным и холодным, занятия в институте оказались ничуть не легче, чем в Первом мёде, и потому, когда вахтёрша стукнула в дверь Жениной комнаты, чтобы позвать её к телефону, Женя поняла, что не видела Володю и Оленьку уже две недели.

Она прошла промозглым коридором, гадая, что же могло случиться — неужели просто так позвонили? — и, только услышав сквозь треск довольный Володин голос, поняла, даже не разобрав слов, что на этот раз всё в порядке и сегодня новости, если они и есть, только хорошие. И тут, наконец, Володя прорвался через электростатику помех и прокричал:

— Квартира! Нам дали квартиру!

Квартира, выделенная семье Дымовых, располагалась в старом, ещё прошлого века, доме. Когда, запыхавшись, Женя подбежала к подъезду, она увидела, что рядом с Володей и Оленькой стоит невысокий седой мужчина: круглое лицо, очки в узкой оправе.

— Знакомьтесь, — сказал Володя, — это Валя, Валентин Иванович, он–то меня сюда и вытащил. А это — Женя, Олина сестра.

Валентин Иванович протянул руку, и, пожимая её, Женя заметила, что верхняя фаланга указательного пальца неестественно искривлена влево. Женя поскорее отпустила ладонь, но все равно где–то вдоль спины пробежала покалывающая гадливая дрожь.

Они поднялись на второй этаж, Валентин открыл дверь и передал ключ Володе:

— Принимай жильё, хозяин!

Потёртая казённая мебель придавала квартире официальный и нежилой вид, и от этого Жене казалось, будто они все четверо пришли в приёмную и ожидают, пока их вызовут в кабинет, — точь–в–точь как ждала она, пока ректорат КуМИ примет решение на её счёт.

Квартира была совсем небольшая — комната, кухня и санузел. Женя подошла к окну. Во дворе дети штурмовали снежную крепость, видимо, уже последний раз в этом году: на тротуарах блестели лужицы талой воды, в них отражалось мартовское солнце.

— Надо выпить, — сказал Валентин, доставая из портфеля чекушку, и Женя пошла на кухню, где сразу же нашла в буфете несколько рюмок (и сразу выбросила одну, треснутую, — плохая примета).

Валентин разлил, мужчины выпили. Оленька с погасшим лицом опустилась на диван: то ли у неё уже не было сил радоваться, то ли она была разочарована тем, насколько новая квартира не похожа на её московское жильё. Через пять минут Володя уже жаловался Валентину, что институтские снабженцы никак не хотят принять у него заказ на новое оборудование, и Женя, не слушая мужской разговор, ещё раз прошлась по квартире. Диван мы развернём, думала она, а стол поставим к окну, чтобы Володя за ним работал. Тот стул выкинем: все равно он вот–вот развалится, не дай бог кто–нибудь шею себе свернёт. Посуды ещё купим, видела на барахолке совсем недорого. А вот сюда прибьём что–нибудь, пальто вешать… хотя бы гвоздь или крюк какой–нибудь… Женя деловито ходила мягкой хозяйской походкой из комнаты на кухню, а потом назад в комнату, и постепенно под её взглядом квартира оживала: ведь это был первый дом, который был именно её — не мамы с папой, не тёти Маши, а именно её, Женин. Теперь только она решала, что и как здесь будет, и радость поднималась в её душе мелкими шампанскими пузырьками. Лишь на секунду Женя замерла: постой, это ведь не твой дом, это дом Володи и Оленьки! — но она тут же улыбнулась и поспешила дальше: ну и что, что Володи и Оленьки, не они же, в самом деле, будут его обустраивать? Володя весь день на работе, а Оленька… ну, я с ней пять лет в одной комнате прожила, она и в родном доме не знала, где тарелки стоят!

Женя не слушает разговора мужчин, но с кухни доносятся отдельные реплики:

— …настоящая утопия для настоящего учёного…

— …это утопия, скрещённая с гетто…

— …только так и может существовать настоящая утопия!

Пройдёт много лет, пока Женя сложит все воедино и поймёт, о чем говорили Володя и Валентин, а сегодня, когда они останутся втроём, она будет рассказывать, что собирается передвинуть, что выкинуть, а что купить заново. На кухне Женя покажет, где тарелки, а где приборы, что надо бы поменять при случае, а чего не хватает уже сейчас — полотенце! на кухне должно быть своё полотенце! — и, уже завершая неожиданную экскурсию, кивнёт на деревянную скамью у стены и скажет: