Учитель Дымов

— А вот помнишь, — говорит она Володе, — ты в Москве все про синтетику рассказывал, говорил, что хочешь делать новые полимеры? Тебе в твоём институте удаётся?..

Володя как–то мрачнеет.

— Знаешь, — отвечает он, — я решил завязать с наукой.

— Чего это? — удивляется Женя.

Володя некоторое время молча ест, потом говорит:

— Вкусные у тебя щи.

После обеда они снова возвращаются в комнату. Я бы хотела, чтобы этот день никогда не кончался, думает Женя. Даже жалко, что у нас такая маленькая квартира, но тут Володя цепляет мокрым куском обоев свои штаны, деликатно ругается: вот же черт! — и Женя говорит:

— Да уж, пока одни химики изобретают синтетический клей, другие только одежду пачкают!

Володя берёт следующий кусок обоев и, прикладывая к стене, спрашивает Женю:

— Вот ты помнишь Валентина Ивановича?

— Твоего однокурсника?

— Не совсем, — говорит Володя. — Мы познакомились на химфаке, но он уже тогда закончил аспирантуру, он лет на пять меня старше.

— Выглядит, будто на все пятнадцать, — вспоминает Женя.

— Ну, это потому… короче, потому что у него такая работа. Он рассказал мне, что, когда закончил химфак, его и группу других талантливых учёных специально отобрали для секретных работ… их поселили где–то под Казанью, и там они и работали — и до войны, и во время войны.

— А что они делали?

— Ну, я не спрашивал. — Володя пожимает плечами, так и не поворачиваясь к Жене. — Понятно, что какое–то оружие. Если учесть, что сейчас Валентин занимается гидридами и окислителями, то, видимо, непосредственно он делал топливо для наших «катюш» или других ракет.

— Понятно, — машинально отвечает Женя, хотя на самом деле ей непонятно ни что такое гидриды и окислители, ни, главное, почему у Володи такой напряжённый, сдержанный голос. Он даже говорит тише, чем обычно, хотя вроде бы никаких секретов, обычный трёп про знакомых.

— И Валя, когда мне это рассказал все, он сказал, что, наверное, его снова туда пошлют работать в ближайшее время.

— Ну вот и хорошо, наверное, нет? — недоумевает Женя.

— Как тебе сказать… — отвечает Володя, продолжая прилаживать к стене все тот же несчастный кусок обоев. — Он же там живёт взаперти, на строго секретном производстве. Ни семьи, ни друзей, ни переписки.

— А отказаться можно?

— Отказаться нельзя, — говорит Володя и замолкает.

Женя смотрит ему через плечо и видит, что он продолжает разглаживать обои на стене, раз за разом проводя рукой по одному и тому же месту, так, что с обоев уже слезает верхний слой бумаги.

— Эй! — восклицает она. — Ты что творишь–то? Давай, следующий кусок пора клеить — ну или этот отдирать, если ты в нем дырку проковырял.

Володя поворачивается к ней.

— Ты не поняла, — говорит он, — это был ответ на твой вопрос. Про науку.

— А как?.. — начинает Женя, но осекается: у Володи серое, незнакомое лицо.

— А вот так. Нет никакой разницы — гидриды с окислителями или синтетические материалы. Кто же знает, что им завтра понадобится? А мне так нельзя — у меня Оленька, у меня ребёнок вот–вот будет. Как я там буду без них, взаперти? Ну вот я и решил — лучше останусь просто преподавать. Уж преподаватели нигде, кроме институтов, не нужны. Авось и пронесёт.

— Я думала, тебе нравится преподавать, — говорит Женя.

— Мне нравится, — отвечает Володя, — но мне в моей жизни много что нравилось, да не всем, к сожалению, удаётся заниматься.

— Я помню, — вспоминает Женя, — ты говорил, что в школе хотел быть не учёным, а…

— Тс–с–с! — Володя прикладывает палец к её губам, и Женя понимает, что ещё секунда — и она поцелует этот палец, а потом, наверное, схватит Володю за руку и будет целовать её, целовать, пока… но тут Володя отводит ладонь от Жениного лица и обычным своим голосом говорит: — Ладно, давай лучше обои доклеим, хватит уже, поговорили.

Господи, думает Женя, как хорошо, что я уже все решила. Ещё пара недель, и всё.

Пройдёт много лет, и Женя увидит по телевизору знакомое круглое лицо, очки в тонкой оправе, а закадровый голос сообщит о награждении крупного советского учёного Валентина Ивановича Глуховского очередным орденом за работы, связанные с освоением космоса и повышением обороноспособности нашей страны. А ещё через четверть века Андрей придёт в богатую академическую квартиру, чтобы взять у патриарха советских ракетных войск интервью для глянцевого журнала, тщившегося казаться военно–историческим. Валентину Ивановичу будет уже под девяносто, но он напористо и воодушевлённо расскажет молодому журналисту, в какое время ему довелось жить, как ковался ракетный щит Страны Советов и как толково Лаврентий Павлович организовал рабочий процесс. Интервью пройдёт незамеченным, но лет через семь Андрей увидит анонс ток–шоу «Берия: кровавый палач или эффективный менеджер?», вспомнит свою статью и устыдится. К тому моменту сам Валентин Иванович уже года два как будет похоронен на Новодевичьем кладбище. Похороны будут пышные, хотя и пройдут с меньшими почестями, чем если бы случились лет на двадцать раньше.