Учитель Дымов

Мебель сдвинули к стенам, достали проигрыватель, начались танцы. Все медляки Валера танцевал с полногрудой, рано созревшей шатенкой. Отличница и школьный комсорг, Наташа только что поступила в Энский университет, тот самый, где преподавал Володя, и никак не могла взять в толк, как может загреметь в армию мальчик «из такой семьи». Вероятно, именно это любопытство, смешавшись в нужной пропорции с Валериной славой хулигана и Валериным юным напором, запустило реакцию, естественную для восемнадцати лет: две недели тому назад Наташа поняла, что втюрилась в Валеру по уши. Но у влюблённых оставалось слишком мало времени, и, хотя они доводили себя до изнурения поцелуями и ласками, последний Наташин бастион оставался неприступен.

Ночью, когда почти все призывники уже не держались на ногах, Валера затащил Наташу в пустую комнату и предпринял последний, решительный бросок, оказавшийся столь же бесплодным, как и все остальные.

— Давай сначала поженимся, — проговорила Наташа.

— Уже не успеем, — отвечал Валера, тиская её сквозь платье.

— Я тебя дождусь, — сказала Наташа, — обещаю.

Борис наблюдал эту беззвучную для него сцену с балкона: он вышел покурить и не успел вовремя вернуться.

При прощании Оля разрыдалась, Женя стояла с окаменевшим, заострившимся лицом, руки бессильно висели вдоль тела. Володя, успевший всё–таки помириться с сыном, обнял Валеру на прощание и вдруг вспомнил, как много лет назад такие же мальчишки прощались с родными, уходя на фронт.

— Береги себя, — попросил он, сам чувствуя нелепость своих слов.

— Да ладно, пап, — ответил Валера, — все будет нормально, через три года вернусь.

Зря он так, внезапно подумал Борис, никогда нельзя знать, когда вернёшься.

Наташа бросилась Валере на шею, стиснула в объятиях, а потом закричала вслед:

— Я буду тебя ждать! — и это прозвучало так театрально и напыщенно, что почти никто не удивится, когда следующим летом Наташа выйдет замуж за своего однокурсника, мальчика из хорошей академической семьи.

Валера узнает об этом последним — даже не от Наташи, а от приятеля, которого он успел завести в Энске. Валера проплачет всю ночь и ещё неделю будет обдумывать, как украдёт автомат и не то застрелится, не то убежит, чтобы добраться до Энска и восстановить справедливость. Потом его злость найдёт новую мишень — он вспомнит, как Наташа удивлялась, что папа не поступил его к себе. Валера уже забудет, что сам отказался подавать документы в университет, и потому в его глазах родители станут единственными виновниками его бедствий.

* * *

Женя знала, что Валера не вернётся в Энск. Оба они не любили этот город — холодный, вымерзший, чужой. Она никому не говорила, но была уверена: после армии он отправится куда угодно, только не домой. А раз так, говорила она себе, то и мне здесь нечего делать.

Женя была хорошим врачом и не сомневалась, что легко устроится педиатром где–нибудь на юге, в том же Грекополе, через несколько лет получит квартиру, обживётся, а потом и Валере напишет: пусть, мол, приезжает, если хочет. С каждым днём этот план нравился ей все больше, и потому через полгода после проводов Валеры она написала в грекопольскую больницу, где когда–то работала. Через несколько месяцев бывшая начальница ответила, что после Нового года у них освобождается ставка и для Жени даже есть небольшая ведомственная квартира, так что если она в самом деле хочет вернуться, то пусть поскорее подтвердит это.

Теперь, когда она действительно могла уехать, Женя засомневалась. Попросила у грекопольцев ещё неделю: надо хотя бы поговорить с главврачом поликлиники, где работает.

А ещё надо сказать об этом Оле и Володе.

Женя знала, что будет тянуть с этим разговором до последнего: ведь она уезжала не из города, она уезжала от них, уезжала потому, что злилась на Володю — впервые за все эти годы. Женя была уверена, что, если бы не Володино глупое упрямство, Валера не пошёл бы ни в какую армию, остался бы в Энске, может, женился бы на своей Наташе, даже, небось, нарожал им внуков. После того разговора в «Интеграле» Женя больше никогда не заговаривала с Володей о Валере, в отличие от Оли, которая не скрывала, что считает мужа виноватым в том, что их сын на три года загремел в армию, и не упускала случая напомнить об этом.

Очередной случай представился в конце недели, которую Женя положила для принятия окончательного решения. Они ужинали на кухне, и Володя с возмущением рассказывал, что коллега с другой кафедры попросил его поставить зачёт своему племяннику, который ни разу за семестр даже не появился в лаборатории.

— И что ты? — спросила Оля.

— Конечно отказал, — ответил Володя, — в резкой форме.

— Ну и дурак. — Оля пожала плечами. — Тебе жалко, что ли? Может, он в какой–нибудь другой химии гений, а не в твоей органике?

— Бездельник он и лодырь, а не гений. — Володя зло блеснул глазами.

— Впрочем, — продолжала Оля все так же спокойно, — ты ведь и родному сыну не помог, что уж там — чужой племянник.

Внезапно Володя стукнул кулаком по столу. Брякнули приборы, и несколько капель борща багровыми кляксами шлёпнулись на скатерть.