Учитель покаяния. Жизнеописание святителя Игнатия (Брянчанинова)

Молодой человек Иван Мызников, ставший впоследствии иеромонахом и казначеем обители, отличался строгой и ревностной жизнью, но без духовного руководства довел себя до состояния близкого к прелести, всегда был мрачен, замкнут. Отец Игнатий, заметив странное состояние юноши, ежедневно стал приглашать его к себе в келью, называл «веселеньким», и всеми мерами старался вывести из начала прелести. Лишь после нескольких лет терпеливого и настойчивого труда удалось архимандриту избавить Ивана от гибели.

Послушник Николай тяжело заболел и отец настоятель, чтобы было удобнее наблюдать за больным, поместил его близ своих покоев, никуда не отпуская. Поправившись, Николай стал думать о самоубийстве, но имел обычай ежедневно открывать настоятелю помыслы. Однажды, чтобы несколько развлечь послушника, архимандрит Игнатий поручил ему отнести какую-то бумагу в канцелярию. Николай пошел исполнять послушание и пропал. Отец Игнатий приказал везде разыскивать его, но двухчасовые поиски успеха не принесли. Наконец, послушник пришел сам. «Где ты был?» – «На колокольне». – «Зачем же ты туда ходил?» – «Помысл сказал мне: иди на колокольню и соскочи оттуда». – «Отчего же ты не соскочил?» – «Я долго думал, а другой помысл говорил мне: как же ты соскочишь без благословения батюшки? Я думал, думал, да и сошел с колокольни»[140].

Вид на келью архимандрита Игнатия

Архимандрит Игнатий (Малышев) не мог вспомнить ни одного случая в продолжении двадцати четырех лет управления обителью Брянчаниновым, чтобы настоятель отказал в приеме братии. Он любил, когда к нему приходили, и был бережно-осторожен с молодыми: «…не спешу увлекаться направлением братий, особливо молодых, как к добру, так и ко злу. То и другое из направлений легко изменяются; чтоб упрочилось то или другое, надо время и время, а потому в человека надо вглядываться и вглядываться, а потом уже составлять о нем решительное мнение»[141].

В 1837 году трагически погиб Александр Сергеевич Пушкин. Елизавета Михайловна Хитрово попросила отца архимандрита вынуть часть за упокой новопреставленного поэта.

Скорби строителя, настоятеля, благочинного, духовника усугублялись скорбями со стороны внешней. Часто задумчиво стоял он, подобно страннику, «на берегу волнующегося моря. Яростно седые волны подступают к ногам странника и, ударившись о песок, рассыпаются у ног его в мелкие брызги. Море, препираясь с вихрем, ревет, становит волны, как горы, кипит, клокочет… На это грозное зрелише со спокойною думою смотрит таинственный странник. Одни глаза его на море, а где мысль его, где сердце? Мысль его – во вратах смерти; сердце – на суде Христовом…»[142].

Архимандриту Игнатию пришлось пережить много горя, столкнувшись с завистью и клеветой, интригами и неприязнью как светских лиц, так и представителей высшего духовенства: «Здешнее место очень беспокойно и интрижно, не по моим силам. Посетителей много и самых щекотливых: всем угоди, несмотря на то, что у многих из них бывают противоположные требования…»[143]. Поддерживала его глубокая вера и верность Богу: «О том только печальна душа моя, о том смущаюсь неизвестностию, что пройду ли отсюду, с берега житейского моря коловратного, неверного, в место селения дивна…»[144].

Фрагмент Настоятельского корпуса

Многих смущала открытая жизнь Брянчанинова в Петербурге, в которой «наружным блеском прикрывалось страдание»[145]. Духовный друг Брянчанинова, знакомый с ним с юности Софония, архиепископ Туркестанский и Ташкентский, навестил Игнатия, будучи в сане архимандрита, в Сергиевой пустыни. Увидев богатую обстановку приемной келии, Софония спросил друга: «Что же, отец Игнатий? Где наши мечты о пустыне, о строгих подвигах и лишениях?..». Архимандрит Игнатий молча повел его в одну из отдаленных комнат своего настоятельского дома, где архимандрит Софония увидел голые стены, небольшую икону с неугасимой лампадой перед ней и убогую рогожу на полу. Он понял безмолвный ответ своего друга[146]. В своей гостиной отец Игнатий «был репрезентабельным архимандритом, а в кабинете скитянином»[147].

«В настоящее время в нашем Отечестве отшельничество в безлюдной пустыне можно признать решительно невозможным, а затвор очень затруднительным, как более опасный и более несовместный, чем когда-либо. В этом надо видеть волю Божию и покоряться ей»[148].

Однажды (5) 18 июля, в день преподобного Сергия, во время обеда в трапезной некий высокий сановник, надменно указав на присутствовавших великосветских гостей, спросил настоятеля: «Как согласить обеты монашества с той обстановкой, в которой вы живете?» – «Очень просто. Это объясняется послушанием воле Государя Императора, которому угодно было взять меня из Вологодского болота, где я жил в уединеннейшем монастыре, и поставить здесь, на перепутье большого света, что говорить вам Слово Истины настолько, насколько позволят это ваши гнусные приличия света», – отвечал Брянчанинов. Не случайно наместник одной из областей России отказывался служить с епископом Игнатием, которому «на ногу не наступишь».