Учитель покаяния. Жизнеописание святителя Игнатия (Брянчанинова)

В 1856 году архимандрит Игнатий испросил двухмесячный отпуск для поправления своего здоровья в Орловскую и Калужскую епархии. Во время отпуска он отправился в Свято-Введенскую Оптину пустынь, где намеревался в уединении Оптинского скита окончить течение дней своей многоскорбной жизни. Отец Игнатий почти условился с настоятелем, отцом Моисеем (Путиловым), отдал ему 200 рублей в задаток и написал о своем желании епископу Калужскому Григорию. Немедленно после отъезда Брянчанинова архимандрит Моисей обратился к архиерею от лица всего братства с просьбой «явить им архипастырскую милость, оградить обитель от переселения в нее архимандрита Игнатия»[174]. Следует подчеркнуть, что, используя свое влияние и возможности в столице, Брянчанинов старался помочь старцу Леониду (Наголкину), защищая его от клеветы в 1840 г[175]. Он высоко отзывался об Оптиной пустыни, как о наиболее устроенном монастыре России, хотя имел иное духовное направление.

Игнатий (Брянчанинов) всеми силами пытался вырваться из столицы, поскольку: «Что требуется там от духовного лица? Парадерство, одно парадерство; не требуется от него ни разума, ни познаний, ни душевной силы, ни добродетели. Все это вменяется ему в порок: его внимание должно быть сосредоточено на одно парадерство, на одно человекоугодие… Каким было мое положение в Петербурге в течение 23-летнего пребывания моего там? Оно было положением движущейся статуи, не имевшей права ни на слово, ни на чувство, ни на закон…»[176].

Когда архимандрит Игнатий говорил о Церкви, он был печален, словно в ее будущности видел одно мрачное. «Он приписывал часть зла Петербургскому духовенству, которое учит какому-то всеобщему христианству помимо Церкви, а этому злу виной, по его мысли, беспечность митрополита Серафима»[177].

Исключительно серьезно относился отец архимандрит к уклонениям от Православного образа веры и к чтению инославной литературы: «Храни ум и сердце от учения лжи. Не беседуй о христианстве с людьми, зараженными ложными мыслями, не читай книг о христианстве, написанных лжеучителями. Истине соприсутствует Дух Святой: Он – Дух Истины. Лжи соприсутствует и содействует дух диавола, который – ложь и отец лжи. Читающий книги лжеучителей приобщается непременно лукавому, темному духу лжи… Всякому, не принадлежащему Восточной Церкви, Единой Святой, писавшему о Христе, о христианской вере и нравственности, принадлежит имя лжеучителя… Душу может убить одна мысль, содержащая в себе какой-нибудь вид богохульства, тонкий, вовсе не приметный для незнающих»[178].

Особенно часто отец Игнатий возражал против популярного в его время сочинения католического святого Фомы Кемпийского «О подражании Христу», чем вызывал неудовольствие и непонимание митрополита Московского и Коломенского Филарета (Дроздова). «Мне странною кажется мысль писать назидательную книгу именно против книги Фомы Кемпийского»[179], – писал тот архимандриту Троице-Сергиевской лавры Антонию. Брянчанинов объяснял свою твердую позицию тем, что «люди, преданные сладострастию, с особенною охотою читают еретические книги о христианском подвижничестве и совершенстве, а нравственных книг Православной Церкви чуждаются и отвращаются. Какая тому причина? – сходство в настроении духа. Эти люди находят наслаждение в чтении книги, написанной из мечтательности и самосмышления, приправленной утонченным сладострастием, тщеславием, высокоумием, которые кажутся благодатию умам и сердцам, не очищенным истинным учением Христовым». «Неприметность яда не уменьшает его силы: напротив того, утонченные яды действуют с особенной разрушительностью»[180].

По поводу нашумевшей книги Н. В. Гоголя, почитателя Фомы Кемпийского, «Выбранные места из переписки с друзьями», Брянчанинов отвечал: «Виден человек, обратившийся к Богу с горячностию сердца… Можно сказать, что она издает из себя и свет, и тьму. Религиозные его понятия не определены, движутся по направлению сердечного вдохновения, неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного»[181].

Однажды во время беседы отца Игнатия с митрополитом Филаретом (Дроздовым) они коснулись темы абсолютного послушания ученика старцу. Митрополит был убежден, что таких послушников уже быть не может. Архимандрит согласился, что это явление очень редко, но заметил, что все зависит от духовного воспитания. В качестве примера послушания по образу древних он сослался на своего келейника. Разумеется, владыка захотел посмотреть на послушника и на опыт послушания. Позвали келейника Степана. «Степан, покажи язык владыке», – приказал отец архимандрит. Тот нисколько не смутился, немедленно высунул язык и затем был отпущен. Скончался послушник Стефан молодым иеросхимонахом Сергиевой пустыни Симеоном[182].