Учитель покаяния. Жизнеописание святителя Игнатия (Брянчанинова)

На слово святителя безобразно-клеветнической, лживой статьей «Во Христе сапер Игнатий!» отозвался А. И. Герцен в своей революционной газете «Колокол», издававшейся в Лондоне. В подстрочных примечаниях на статью святитель указал на то, что, прикрываясь крестьянским вопросом, как ширмой, радетели русского простого народа на самом деле «намереваются произвести бунт и революцию», стремятся «к уничтожению христианства в Отечестве и к ниспровержению Царского престола»[196]. Епископ Игнатий счел необходимым ответить «Замечаниями на отзыв журнала «Колокол» к Кавказскому епископу Игнатию». Он подтвердил, что является врагом якобинского «прогресса, который стремится к преуспеянию в безбожии, безнравственности, к отвержению все властей и законов, к гибели человечества нравственной и гражданской». Причину травли со стороны «якобинцев» – революционеров святитель видел в том, что он посмел обличить их истинные намерения: «Колокол» – открытый враг и ругатель Христа и христианства. Ненависть «Колокола» к христианскому пастырю есть величайшая похвала для пастыря… Христианский пастырь не иначе может заслужить одобрение «Колокола» как изменою христианству.

…Епископ Игнатий должен отдать справедливость единодушию и единомыслию партии, к которой принадлежит издатель «Колокола». Издатель из Англии требует для Игнатия ссылки на Алеутские острова, то же самое Игнатий слышал в последние дни своего пребывания в Петербурге от якобинцев и от глупцов, увлеченных якобинцами. Это желание выражали ему в глаза. «Вас бы, – сказал ему некоторый добрый, давнишний знакомый, – на Кавказ или в Камчатку». Он отвечал: «С большим удовольствием поехал бы в Камчатку, если б не препятствовало расстроенное здоровье». (Судьба избрала для Игнатия Кавказ)»[197]. Скорое будущее показало справедливость слов Брянчанинова: «умаление средств у помещиков отозвалось на состоянии купечества; возвышение цены на хлеб и прочие жизненные припасы, цены, постоянно возвышающиеся и долженствующие возвышаться, отзываются на положении всех городских жителей. Крестьяне заражаются самым буйным духом, который распространяют в них разные неблагонамеренные извне и из среды их»[198].

Митрополит Московский и Коломенский Филарет (Дроздов, 1782–1867, канонизован Русской Православной Церковью в 1994 году) принял сторону противников и даже гонителей епископа Игнатия[199], внешне сохраняя корректную форму общения. Много огорчений пришлось перенести Кавказскому владыке от своих недоброжелателей.

В декабре 1860 года, по просьбе великого князя Константина Николаевича, епископ Игнатий составил отзыв на проект графа Путятина о преобразовании морских учебных заведений, написав очень трезвые, точные практические замечания, исходя из собственного опыта и из опыта святых отцов. Особое внимание он обратил на наказание учащихся: «Относительно подвергшегося [наказанию – ред.] необходимо соблюдать кротость, соединенную с твердостию. Кротость спасительно действует на наказанного, фактически удостоверяя его, что к нему нет враждебного чувства, а твердость необходима для того, чтобы наказание принесло плод свой. Иначе оно может быть только вредным… Телесные наказания, жестокие выговоры, проявление страстей в воспитателе, проявление его эгоизма действуют убийственно на нравственность воспитанников»[200].

В январе 1861 года епископ Игнатий, живший уединенно, почти как затворник, в Ставрополе, сообщал о слухах очень достоверных, что его собирались перевести «в видах предоставить… место лицу более способному и достойному»[201]. «Для монаха нет ни отставки, ни своей воли: пихнут туда, куда и не думаешь, а спрашивать согласия нет моды в духовном ведомстве. Полагаюсь на Господа Бога»[202]. Святитель подавал прошение о переводе в одну из епархий средней части России, чтобы иметь возможность подыскать для себя монастырь для ухода на покой. Когда эта просьба не была удовлетворена, после тяжелого заболевания оспой в июле 1861 года, «чувствуя крайнее оскудение сил от болезненности»[203], он прямо стал проситься у Государя Императора Александра II на покой в давно знакомый Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии, и был уволен. «Более и более рассматривая себя, убеждаюсь, что пустынным моим направлением я разошелся с направлением, требуемым служением посреди мира»[204]. «Не всем быть листьями, цветами, плодами на древе Государственном; надо же кому-нибудь, подобно корням, доставлять ему жизнь и силу занятиями неизвестными, тихими, существенно полезными, существенно необходимыми. Одним из таких занятий признаю утверждение ближних в христианской вере и нравственности»[205].