Однако даже если монарх был глупым, он все равно находился на вершине пищевой цепочки, пусть это и кажется несправедливым читателю XXI века. Поэтому адекватным будет учитывать возможности каждого из монархов, не только голые действия «сами по себе», но и условия, при которых они были совершены. Этот подход исключает ненависть или пламенную любовь, на них просто не остается сил.
С художником то же самое. Можно использовать выражение «эпоха Веласкеса» в качестве метафоры. Но чтобы утверждать, что Веласкес был центром жизни испанского двора первой половины XVII века, нужно написать фэнтези, в рамках которого это будет так. Потому что ни король, ни временщик герцог Оливарес не падали ниц перед живописцем. Можно даже предположить, что это они считали себя его благодетелями и вовсе не благодарили небо за возможность дышать с ним одним воздухом.
Веласкес. Портрет инфанты Маргариты в розовом платье, около 1653–1654 годов. Музей истории искусств, Вена
Жалостливое отношение к современным художникам, которые «вынуждены» добывать себе хлеб, находится полностью в русле этой традиции. Оно было бы понятно, если бы когда-нибудь художников носили на руках.
Некоторые называют Веласкеса, сына выкреста[38]
, первым еврейским художником.Букет на столе мог бы написать Эдуард Мане.
Художник не был свободен в эпоху Возрождения. Цех защищал его и ограничивал. Сын пастуха не мог, почувствовав зов, стать живописцем, а сын художника вряд ли долго думал о том, чем ему лучше заняться. Штучные исключения известны, но они никак не меняли порядок вещей. Представление о том, что каждый человек, родившись, может реализовать полный спектр своих талантов, принадлежит сытому веку. Практикой оно не подтверждается. В Северной части Европы в эпоху Ренессанса по мастерским художников ходила специальная комиссия, которая проверяла соответствие технологий производства заявленным и общепризнанным. Человек, заказывавший свой портрет члену цеха, не только радовал себя зеркалом, в котором не отражены ни шрамы от оспы, ни дырки между зубами. Ему гарантировали, что портрет прослужит долго и его внуки смогут показать соседям своих благородных предков.
Неизвестно, завидуют ли ювелиры, краснодеревщики и аптекари тому социальному статусу, который возник у некогда близких им художников. Художники растирали пигменты, смешивали краски сами и нередко состояли в одних цехах с аптекарями. Кто предположит сейчас, что аптекарь должен обладать скверным характером и носить берет? Кого вообще волнуют личные качества аптекаря? Покупатель даже напряжется, если фармацевт будет рекомендовать обезболивающее, прихлебывая абсент.
Сегодня специалисты знают, как был устроен труд художника, какое место в обществе он занимал. Но в альбомах, рассчитанных на широкую аудиторию, нередко пишут про беззаветное служение музам, трепет, искушения и подвиги. Но ведь просветительская деятельность – это не сочинение житийной литературы на основе событий жизни художника. Оставим это Якову Ворагинскому. Это рассказ, в котором опущены подробности, важные только для специалистов. Упрощать биографию до сказки нужно только в том случае, если она рассчитан на аудиторию до 14 лет.
Будут ли меняться представления о творчестве и личности художника? Мы уже видим, что это представление мутировало, эволюционируя вслед за условиями жизни, поэтому логичнее предположить, что да, будут меняться. Любопытно будет посмотреть на богему после того, как рутинные офисные профессии окажутся заняты роботами и люди будут избавлены от монотонного труда. Уцелеет ли концепция оскопленного творца, который один вне мира и над ним, свободный и независимый? Ведь сколько не созерцай мир с вершины, настает момент, когда ты оказываешься с холстом один на один. И тогда бесполезны и иночество, и иначество, нужны тема и ремесло (и то и другое можно взять только в мире). Если художник творит в пресловутой башне из слоновой кости, значит кто-то все-таки приносит туда еду и проталкивает под дверь, то есть поддержка от внешнего мира есть. А если художник умирает от голода, значит поддержки нет. И последнее – личная трагедия, а не признак подлинности.
Обманка, или Тромплей[39]
Античную скульптуру в эпоху классики тонировали воском. Кто знает, не были ли в результате эти произведения живоподобны, как поздние живописные обманки? Не зря Пигмалион влюбился в одно из своих творений.