Чайник вскипел. Максим сходил к соседке, и теперь мы вдвоем сидели за столом и рассматривали разложенные на кровати вещи, прихлебывая чудесный брусничный взвар с мелиссой и смородиновым листом. Ну как рассматривали и прихлебывали. Рассматривала, в основном, я. Прихлебывал, в основном, муж. На кровати лежала белая, с цветной вышивкой, длинная рубаха и синий с красной каймой, тяжелый на вид, сверток. Будем считать это юбкой.
— Сколько, говоришь, лет соседке? — я не выдержала и взяла в руки рубашку. Качество вышивки было потрясающим. Покрой же и ткань намекали на, примерно, столетний возраст вдовы плотника. Если, конечно, это, как утверждала вдова, носила в молодости она сама.
— Я знаю, что я мужлан и ничего в моде не понимаю. — усмехнулся, принесший этот раритет, муж. — Но! Я так же знаю, что все новое, это хорошо забытое старое. Подумай, может что перешить. Вышивка же тебе глянулась. — заметил, как я её разглядывала, надо же. — Нитки я куплю, иголки мои, как я понимаю, у тебя. — глазастый, и не сказал ничего. — До ярмарки месяц. Успеешь пошить что-нибудь до нее? Там возьмем, что понравится.
— Хорошо. — самой себе пошить одежду, не оглядываясь на форму Академии, форму горничных. Такую, как я хочу. — Только можно тебя попросить кроме ниток еще и ткани взять. Потоньше, кроме платья мне еще надо… Короче, тонкой ткани.
Для чего мне нужна тонкая ткань, говорить вслух при муже я не буду.
«
Отставив кружку, я, вместе с табуретом, перместилась к супругу за спину. Взяла гребешок и принялась за расчесывание его гривы. При первом же движении гребня Максим напряженно замер. Да, дорогой, если раньше ты стригся на лысо, то тебя ждёт море непознанных ощущений.
— Чем сегодня займешься? — я решила отвлечь окаменевшего мужа светским разговором. Надо же, он и бакенбарды сбрил под самый верх.
— В артель сходить думал. Вещи забрать надо. — как-то слишком ровно начал муж. — Ну, то есть, сейчас в лавку, ткань-нитки. К сапожнику заскочу. Ты лапку свою на бересте обведи для мерки. — он осторожно повел рукой в сторону березовых поленьев. Светлый, да он пошевелиться боится. Я хихикнула, продолжая разбирать мягкие пряди.
— Хвост? Как у островных? — держа пучок собранных волос, я наклонилась, заглядывая мужу в лицо. — Косу, по-нашему? Две, как степняки?
— Со своим уставом в чужой монастырь. — вздохнул благоверный. — Давай косу. Как у вас принято.
Камень с плеч. Думала, опять бушевать начнет. Разобрав пряди, я начала плести косу, пропуская их снизу-вверх, как положено женатым. Шелк волос, ласкаясь, скользил сквозь пальцы. Скрепив конец косы тесьмой, оторванной от рубища, в которое давно уже превратилось платье, я чмокнула мужа в макушку и, шалея от собственной храбрости, отошла в сторонку:
— Готово.
— Ладно, спасибо. — решил он не обращать внимания на это неожиданное проявление ласки. — В глаза не лезут, движениям не мешают, — он помотал головой. — а к косе и привыкнуть можно. Побегу я. С продуктами пришлю кого-нибудь, ты обед сообрази человек на десять, я с артельными приду, да и, сдается мне, скоро любопытные потянутся. Тётка Аглая точно придет. Максим одёжу женскую купил, новость! А посплетничать, подробностей нет. — муж хмыкнул и без перехода скомандовал. — Давай, лапку свою рисуй.
— Да у меня еще эти туфли целые. — я действительно не понимала, зачем тратиться на еще одну обувь.
— Туфли. По лесам, по полям, по долинам и взгорьям в туфлях бегать будешь? Травница. А непогода? — он решительно усадил меня на табурет и, встав на одно колено, расстелил на полу лоскут бересты. — Ногу! — супруг повелительно хлопнул рукой по полу рядом с ним, подпустив нарочитой грозности в голос.
Я торопливо скинула старенькие, но еще целые туфли и, приподняв подол, поставила босую ногу на мягкий березовый холст. Максим повел угольком, обрисовывая контур. Когда дело дошло до внутренней стороны стопы, я захихикала от щекотки.
— Тихо! — крепкая ладонь надежно обхватила лодыжку, не давая ноге подскочить. Уголек быстро закончил линию. — Щекотки боимся, значит. Это хорошо. — не отпуская ногу, муж подхватил туфлю, и бережно помог обуться.
— Что хорошего? — не с первого раза, внезапная сухость перехватила горло, спросила я. Лицо, казалось, обдали паром, щекам стало вдруг горячо.
— Ну мало ли, надо будет тайны какие вызнать. Все, я побежал. — береста исчезла в кармане, губы мужа мазнули по вновь вспыхнувшей щеке, и он действительно убежал.