Удача (СИ)

Помня высказывание Голоса про «резкость движений после задумчивости», я медленно и плавно шагнула к ней, тягуче разворачиваясь. Удивленно вскинутым бровям гостьи аккомпанировал грохнувший в голове хохот Голоса. Да что со мной? Всё, я с ним не разговариваю.

— Ты кем будешь найдёнышу нашему? — Аглая увязывала пояс на спине, перекрестив кушак на животе.

«Найдёнышу?» — а вот не разговариваю я с ним.

— Жена. — широкий пояс не давил на талию, слои шерсти приятно обхватывали тело не давая врезаться ему в поясницу.

— Ага. Чтоб бобыль женился, это ж ему ведра три выпить надо, до этого он вполне в памяти и к алтарю его не заманишь. — хмыкнула, подавая мне передник, гостья. — А опосля трех ведер он падает. Там уже тащить надо, а ты, девка, мелковата для таких подвигов. — Голос повторил хмыканье Аглаи.

— Я не по своей воле. — решилась я рассказать свою историю. — Вилланка я была, с замковых, барон решил развлечься, выдать меня замуж за старика-нищего. И…вот.

Веселый смех соседки меня слега удивил. Я представляла немного другую реакцию.

— Хоть про любовь неземную не врёшь, — сквозь веселье махнула рукой на меня соседка. — а этого засранца, прости меня грешную, давно женить надо было. На какой хоть брак барон раскошелился, в чьём храме?

В святилищах десяти Заступников брачные обряды проводились не дорого, ритуал скреплялся браслетом на запястье, сроки не оговаривались, и существовала возможность развода. Брак автоматически распадался при обоюдной супружеской неверности, браслеты исчезали, и, что примечательно, повторно провести ритуал паре не представлялось возможным. Тут ключевой момент — обоюдная неверность. Желающие развода просто шли в весёлый квартал и платили работникам сферы развлечений. Измены со стороны одного из супругов никак на браке не отражались, менялся внешний вид браслетов — они тускнели и покрывались царапинами, грязью, становились тоньше. Проводились эксперименты, и я лично видела браслет в виде тоненькой, не рвущейся, ржавой струны. Для достижения такого состояния браслета, подопытный трудился на протяжении года, не покладая…

«Ага, не покладая чего?» — тьфу на тебя, вроде в голове скромной девушки поселился, а туда же.

В храмах Тёмного, он хоть и повелитель подземного мира, а храмы на земле у него есть, брак скреплялся узором на животе и спине, нарисованным едкой краской из сока растений, въедающейся в кожу. Дороже, зато при таких обрядах о поводах к ревности не могло быть и речи — рисунок при попытках измены нагревался, и особо настырных на пути к адюльтеру мог оставить калекой, в конце концов устраивая пожар на теле неверного с ним и партнёром акта неверности в качестве топлива. Тем же способом рисунок мог и защитить от попыток насилия, ну да носящему ритуальную вязь от этого не легче. Краска жгла, не взирая на то, что ты, к примеру, жертва. Значит, создалась такая возможность, мол, что ты делаешь так далеко от супруга? После бракосочетания вы должны быть вместе, плодиться и размножаться, а Темный не любил, и с удовольствием карал, проигнорировавших его благословение. Краска выцветала за три-пять лет. После супруги могли разойтись, хотя можно было обновить рисунок за ту же цену. Он, все ж таки, давал благословение бога, хоть и Темного. А значит, вероятность зачатия повышалась. Чем и пользовались бездетные пары. Поэтому к нему и шли, не обращая внимания на вероятность отдать ребенка по требованию в храм, на обучение. Где-то один из пяти таких детей становились новыми служителями грозного властелина подземных чертогов: священниками в храмах Тёмного, заплечных дел мастерами, палачами.

Светлый же оставлял полную свободу воли и действий, при жизни. Ритуал был бесплатен, брак — нерушим. Пренебрёгшего святостью брачных уз ждали после смерти пыточные Темного, будь ты хоть трижды святым подвижником. Ну и факт неверности супругов отзывался резкой короткой болью в руке.

Я снова, в какой, интересно, раз, закатала рукав, молча демонстрируя баджу. Понятно же, что после моего ответа это потребовалось бы сделать.

— У Светлого, на крови? — резко оборвав веселье, поджала губу соседка. — Ты про узы Светлого сама всё знаешь? — я кивнула, — Максимке расскажи, в подробностях. Прямо сегодня. Девки его любят, а про расплату он и не ведает. Он же как ребенок, не знает ничего. Сгубит душу через баб, кутёнок недельный. Браслет под одёжей не видно, да они её не всегда скидывают, блудодеи. Так бы, может, девки б его и окоротили.

— Так я ж ему косу по-женатому заплела, увидят чай. — от недобрых предчувствий спина покрылась ледяными мурашками.

— Это я его знаю малёх, он бы с волосами возиться не стал ни в жизнь. Ходил тут, или плешью сверкал, или заросший, как бирюк. Сегодня заплетённым увидела, уразумела — женская рука в доме завелась. А бабоньки в деревне, про тебя незнаючи, и внимания не обратят, как там пряди перекинуты, не знает он традиций наших, я ж говорю. Не колол ещё? — уже откровенно причитая, кивнула на левую руку Аглая.