Удаляющаяся с бала: Исторические миниатюры

— Ну, вот и просыпался золотой дождь! — разглядел Кузнецов. — Теперь ясно, ради чего служанка держит мешок.

Аппарат высветил лицо Данаи, и в ее чертах вдруг проступила сама… Саския. Неужели? Да, в лучах рентгена возникла прежняя Саския — мало похожая на ту женщину, которую мы привыкли видеть в эрмитажной «Данае».

Рентген продолжал фиксировать сокрытое ранее:

— В первом варианте картины Даная имела прическу, какую мы видим и на портрете Саскии из Дрезденовской галереи. А вот и ожерелье на шее, тоже известное по портретам Саскии.

Под рентгеном выяснилось, что Даная-Саския раньше смотрела не прямо перед собой, а вверх — на золотой дождь.

Аппарат переместил свои лучи на ее руку:

— Положение руки совсем другое! В первоначальном варианте Даная держит руку ладонью вниз — жест прощания, а в картине, уже исправленной, ладонь обращена кверху — призывно.

Наконец, рентген определил важную деталь: раньше бедра Данаи были стыдливо прикрыты покрывалом, и это было понятно, ибо художник оберегал сокровенность своей Саскии.

— Когда же он «сорвал» с нее покрывало?

— Когда разделил одиночество с Гертье Диркс, тогда же изменил и черты лица Данаи, более близкие к типу лица той же Гертье. Амур рыдает, оплакивая счастливое прошлое.

Стало ясно: было две «Данаи» на одном полотне, как было и два чувства одного человека, одного художника.

Казалось бы, вопрос разрешен. Но выводы Кузнецова Ю. И. подверглись критике. В. Сложеникин так и озаглавил статью: «Все же это не Даная»! Он писал: «Перед нами не Даная, а жена Кандавла, ожидающая Гигеса». Мне кажется, пусть Даная и далее возбуждает споры; в каждой тайне прошлого открывается стратегический простор для разгадок того, что давно и, кажется, уже безвозвратно потеряно.

Голландию эпохи Рембрандта принято считать свободной страной свободных граждан. Справедливее было бы именовать ее «купеческой республикой», где младенцу еще в колыбели дарили копилку, дабы он с детства возлюбил накопление денег. Человек в такой торгашеской стране считался добропорядочным и благородным только в том случае, если его кошелек распирало от избытка в нем золотых гульденов. Рембрандт, уже обнищавший, превратился в отверженного. Но по-прежнему гордо и вызывающе звучат для нас его вещие слова:

— Знайте же люди! Когда я хочу мыслить по-настоящему, я никогда не ищу почета, а только свободы.

Рядом с ним шествовала по жизни Хендрикье, и это его поддерживало. В 1663 она умерла. Мы открываем самую печальную страницу бытия Рембрандта. Он продал надгробие любимой когда-то Саскии, чтобы оплатить могильщикам выкапывание могилы для любимой Хендрикье. Долгим был путь с кладбища.

— Что осталось теперь! Мне теперь ничего не осталось, кроме жизни, которая заканчивается для всех одинаково.

Горько! Титус женился, но после свадьбы умер и Титус, его вдова родила Титию и тоже скончалась.

А ведь была жизнь, была и слава, была и любовь.

Ах, какая дивная была жизнь. И не страшился грозить кулаком он, еще молодой, жадным накопителям денег.

— Все было, но… все еще будет! — говорил Рембрандт.

После его кончины аккуратные нотариусы Амстердама не забыли составить подробную опись его имущества: в ней значились стулья и носовые платки. Против каждой вещи было написано слово оценщика: «дешево»! Теперь эту опись с небывалой гордостью показывают иностранным туристам.

— Наша национальная святыня! — хвастают гиды.

То, что стулья и носовые платки стоили очень дешево, в Голландии знают, а показать могилу Рембрандта не могут.

— Зато в архивах Амстердама свято оберегается протокол о полном банкротстве Рембрандта — тоже святыня!

Люди, которые похваляются этим, наверное, далеки от понимания трагедии художника. В путеводителях по Амстердаму обязательно значится посещение «Дома, в котором жил великий Рембрандт». Но правильнее, на мой взгляд, писать иначе: «Дом, из которого выгнали великого Рембрандта»!

…После революции в голодном Переяславле наш замечательный мастер Д. Н. Кардовский читал молодежи лекции.

Это были возвышенные лекции о Рембрандте.

— Нам повезло! — говорил он. — Наша страна имеет большую литературу о Рембрандте, наши музеи и даже частные собрания хранят полотна бессмертного живописца.

Трагическим был конец Рембрандта. После смерти Хендрикье он остался совсем один. Оклеветанный врагами и завистниками, художник едва ли был утешен слабым сочувствием лицемерных друзей. А вскоре амстердамцы все чаще стали замечать его бродящим по ночным кабакам, где он напивался до бесчувствия, наконец, он умер в крайней нужде.

Не пора ли, читатель, навестить его «Данаю»? Теперь мы увидим в ней не только то, что видели раньше.

Будем беречь ее! Она стоит любого золотого дождя…

Вольное общество китоловов