Удаляющаяся с бала: Исторические миниатюры

За широким столом Адмиралтейств-совета его окружали адмиралы, весьма ветхие годами, которые не мыслили службы без линьков и плетей, а Краббе был сторонником отмены телесных наказаний на флоте. Он знал, что врагов у него много, а при той безалаберной жизни, которую он вел, к нему всегда можно придраться. Известившись об арестах в Морском корпусе, циник и сибарит, он сразу сообразил, что карьера его стала потрескивать, словно борта клиппера при неудачном повороте против сильного ветра. Вчера, черт побери, государь уехал на станцию Лисино — поднимать из берлоги медведя, а Краббе с собою уже не пригласил… Плохо! Для начала адмирал устроил хороший «раздрай» начальству Корпуса, потом сказал, что желает видеть всех арестованных у себя. Его спросили:

— Прикажете доставить их в Адмиралтейство?

— Много им чести! Всех тащите ко мне домой…

Эспер Серебряков после революции вспоминал: «Вот к этому чудаку нас и повезли поодиночке. Каждого из нас Краббе встречал ласково, гладил по голове, приговаривая: „Ты, голубчик, не бойся, я в обиду никого не дам…“» После чего сажал рядом с собою за стол. Подавался чай с вареньем и птифурами, перемешанными с забавными анекдотами министра, чтобы успокоить растерянных подростков. Однако лицезрение ржавого крюка, нависавшего над чайным столом, вместо абажура, не улучшало их настроения. Краббе заметил, что они поглядывают на крюк.

— Пустое! — отмахнулся он. — Вешать на этом крючке станут не вас, а… меня. И вы должны быть умницами, когда придут злые дяди. Прошу вас сердечно — не болтайте лишнего.

Тут появились шеф жандармов с Левашевым, начался официальный допрос. «Но Краббе зорко следил, чтобы они не сбивали допрашиваемого, и, если Шувалов или Левашев задавали вопрос, который бы мог повести к неудачному ответу, Николай Карлович сразу вмешивался: „Я имею полномочия самого государя-императора, и я не допущу, чтобы вы, господа, губили моих мальчиков!“» Выручая кадетов, Краббе спасал и свою карьеру. Он мастерски вставлял в диалог побочные вопросы, невольно порождавшие невообразимую путаницу в дознании, а протоколы допросов стали напоминать несусветную ахинею. И как ни бились жандармы, им так и не удалось сложить точное заключение — что это за кружок? Или тайное общество революционеров? Или просто детская игра в казаки-разбойники на романтической подкладке?

Николай Карлович клятвенно заверял жандармов:

— В моем морском ведомстве крамолы не водится.

Левашев, сбитый с толку, в сердцах даже воскликнул:

— Да ведь Хлопов совсем другое показывал!

— Осмелюсь заметить, — вежливо парировал Краббе, — что вашему симпатичному племяннику следовало бы пить поменьше. Иначе я при выпуске из Корпуса забабахаю его куда-нибудь на Амударью или, еще лучше, в Петропавловск-на-Камчатке. Да и мало ли на Руси мест для исправления косых глаз?

Этими словами Краббе дал понять Левашеву, что судьба племянника-доносчика в его руках и чтобы он отступил по-хорошему, иначе карьера Хлопова будет им прикончена сразу.

Арестованных он сопровождал дельными напутствиями:

— Старайтесь найти себе оправдание… думайте! Не спите всю ночь, но к утру придумайте себе оправдание…

Намек был сделан. Николай Суханов вспомнил давние неудачи России, постигшие ее в освоении китобойного промысла, и от одного гардемарина к другому передалась его мысль:

— Мы сообща читали «Год на Севере» писателя Максимова… Китов бьют все, кому не лень, а мы, русофилы, сидим у моря и ждем, когда киты на берег выбросятся. Стыдно сказать! Даже эластичный китовый ус для шитья дамских корсетов, и тот закупаем у иностранцев… Итак, отныне мы все — китоловы! Мы желаем доходов от китового мяса и сала. Что там еще?

— Амбра, — подсказал Суханов. — Амбра, необходимая для развития парфюмерии, чтобы запах духов не улетучился.

— Верно! Нажимай на амбру, скорее поверят!..

Киты пришлись Краббе по вкусу, и при свидании с императором адмирал успешно развивал идею кружковцев.

— Ах, государь! Все это такая чепуха, — сказал он. — Не было в Корпусе никакой политики, а лишь «Вольное общество китоловов». Начитались мальчики книжек и решили по окончании Корпуса образовать промышленную артель, дабы на общих паях развивать на безлюдном Мурмане китоловный промысел.

— Зачем? — удивился император Александр II.

— Да они говорят, что киты отрыгивают какую-то амбру, без которой Париж не сможет обойтись в выделке дамских духов.

— Не совсем так, — вмешался граф Шувалов. — Что-то я не помню у Лассаля о китовой отрыжке, а Чернышевский с Герценым не пеклись о китовых усах или вытопке китового сала.

Краббе величаво повернулся к шефу жандармов:

— А вы не читайте Лассаля и Чернышевского, лучше изучайте труды Максимова: у него в книге описано, как ваш незабвенный пращур, граф Петр Иванович Шувалов, еще при императрице Елизавете пытался нажить себе миллионы от продажи народу китового сала, и ни черта-с у него не получилось! Сам же и признал, что с китами он обанкротился…

Александр II внимательно вслушивался в их полемику.

— Краббе, подай мне перо, — вдруг сказал он.