Удар иглы

У дверей он внимательно, с ног до головы, осмотрел меня, будто какое-то диковинное существо, покачал головой и вышел… Ну всё, докатился ты, сыщик. Скоро тоже в левитанты подашься. Будешь столоверчением заниматься и астрологические прогнозы высчитывать. А куда денешься, если в последние дни одни левитанты вокруг? Да ещё когда происходят события, мягко говоря, странные.

До Али я дозвониться так и не смог. Старушечий голос сообщил, что её не будет. Меня кольнуло беспокойство.

Придя утром на работу, я дал задание установить, кто проживает в семнадцатом доме по улице Клары Цеткин, в квартире, где я видел вчера странную компанию. Только я успел уйти с головой в бумажную работу и разнести по телефону начальника Тимофеевского РОВД как началась настоящая работа. Мои ребята из отдела по «тяжким» взяли сопливого щенка восемнадцати лет от роду Сергея Ракушкина, Он с приятелями грабил на Западной трассе водителей-дальнобойщиков. На них только в наших местах — два трупа. В соседней области на них висит убийство работника милиции. К сожалению, Ракушкин пока единственный, кого мы знаем из всей банды. Сейчас с лим в кабинете работали начальник «тяжкого» отдела Городников со старшим опером Володей Алимовым. Я отправился посмотреть на эту сцену.

Ракушкин, прыщавый, плюгавенький мальчишка с короткой стрижкой «под крутого», совершенно неуместной для его тощей шеи и маленькой головы, скрючился на стуле и бросал злобные взгляды на моих сотрудников. Две недели назад банда взяла питерскую фуру. Один водитель чудом остался жив — умудрился вырваться и убежать в лес. Но перед этим он увидел, как зверски избили его товарища, а потом этот прыщавый гадёныш долго, с остервенением тыкал стальным метровым штырём в распростёртое тело и размазывал по лицу чужую кровь.

— Хочу адвоката, — упрямо долдонил Ракушкин. — Меня арестовали не правильно. Я на вас буду жаловаться…

— Пожалуешься? — спросил я, заходя в кабинет. — Я начальник уголовного розыска. С удовольствием выслушаю твои жалобы.

— Ну, эта… — Ракушкин приосанился. — Всё не правильно. Арестовали зазря. Я ничего не делал. Адвоката не дают. Когда забирали, чуть руку не вывихнули. А этот, — он указал на начальника отдела, — меня толстой книгой по голове ударил… Больно, блин!

Я смотрел в его мутные глаза и думал: где тот механизм, который превращает человека в чудовище? Что служит толчком, заставляющим убивать, насиловать? Может, Дима и Аля правы, действительно зло живёт само по себе и собирает свою кровавую жатву?

— Ты, Ракушкин, задержан по подозрению в совершении разбойных нападений и умышленных убийств.

— Это враньё! Всё враньё! Ничего такого я не делал. Честное слово…

— Адвокат тебе будет. Уже вызвали. Чуть позже будет.

— Я без адвоката говорить не стану… Я свои права знаю!

— Будет тебе и следователь, и адвокат. Будет тебе и кофе, и какао с чаем.

Я взял стул и уселся напротив Ракушкина. Судя по всему, упёрся он основательно, кто-то ему насоветовал, как вести себя в милиции. Колоться он не собирался. А расколоть его надо было во что бы то ни стало. Прошла информация, что банда завтра обещала /строить ещё одну «мокруху». Значит, опять труп, опять слёзы и похороны.

— Вот ответишь, где твои подельники, и всё тебе будет…

— Ничего не знаю! — обиженно засопел Ракушкин, понял, что в моём лице вряд ли найдёт защиту своим «законным интересам». — Не буду говорить! Адвоката!

Таким голосом обычно кричат: «Доктора!»

— Будешь ты говорить, животина. Ещё как будешь. — Я взял его за шею и притянул к себе. — Ты думаешь, волчина позорная, что тут с тобой кто-то сюсюкаться будет? Нет. Ты убийца. И никуда тебе от этого не деться. Будешь отвечать… Тебе сейчас за жизнь свою надо бороться. Признаешься, изобразишь в суде на своей поганой роже чистосердечное раскаяние, глядишь, от стенки отмажешься. Получишь каких-нибудь лет пятнадцать… Сейчас общественность наша такую мразь, как ты, обожает. Вам и гуманизм судебный, и помилования, и амнистии. Глядишь, и выживешь. Я отпустил его и отбросил на спинку стула.

— На понт берёте, менты!

— Ух ты, какие они слова знают.

— Ничего не скажу! — визгливо завопил Ракушкин.

— Правда? Заложишь ты своих корешей, как миленький, деваться тебе некуда.

— Нет!

— Ты что, боишься их? Что за стукача сочтут, отомстят? Не отомстят и за стукача не сочтут, потому как скоро вы будете наперебой друг друга закладывать, чтобы свою вину на других свалить.

— Нет!

— Тебе не их надо бояться. У водителя, в которого ты штырём тыкал, трое детей осталось, притом одна из дочек больна церебральным параличом, прикована к коляске. А Гейдар Абдуллаев, тот милиционер, его вы месяц назад «сделали». Он через Афган и Чернобыль прошёл. А вы его, сучьи дети, бензином облили и ещё живого сожгли.

— Это не я. Я ничего не скажу, — долдонил Ракушкин. — Я требую адвоката.

— До адвоката ещё дожить надо… Слушай, Сергей, а ты летать умеешь?

— Как это?