Удар иглы

Янычар было четверо. Представляю, что они почувствовали, когда увидели распростёртый на земле труп одного из охранников. Второй лежал внизу, рядом со мной. Размахивая руками, янычары сбивчиво и торопливо загалдели, перемежая ругательства с взываниями к Аллаху. Наконец сообразив, что охранников убил всё-таки не я, они несколько успокоились.

Высокий начальник обшарил карманы убитого, но ничего в них не нашёл. Он нагнулся над ямой и приказал:

— Вылезай, собака!

— Я не могу сам выбраться. А собака — это ты! — с вызовом воскликнул я и, видя, как высокий хватается за оружие, усмехнулся. — Ну давай, давай, убей меня, облезлый шакал. Убей того, кто спас жизнь сераскиру, и ты почувствуешь, как пахнет твоё мясо, поджаренное палачом.

Янычар зло сплюнул, потом крикнул:

— Ты ошибаешься, пёс! Не мне сегодня гореть… Они вытащили меня из ямы и поволокли к дворцу. Рослый янычар собирался наградить меня пинком, потом остановился, предложив:

— А может, зарубим его? Скажем, что пытался бежать и на наших глазах убил тех двоих…

— Проницательный паша не поверит этим сказкам. Русский прав — сераскир за него спустит с нас шкуру.

Вскоре я очутился в подвале с низким потолком. Там жарко горел огонь в открытом очаге, повсюду висели какие-то странные крючья, устрашающего вида. Я поглядел на троих полуголых турок мощного телосложения с лоснящимися от пота тупыми физиономиями и подумал, что угодил к древнегреческому богу Гефесту, в его собственную кузню. Но это было что-то совсем другое. Меня цепями приковали в самом дальнем углу. Только после этого янычары ушли, а трое «кузнецов» принялись раздувать и без того жаркий огонь и калить на нём здоровенные щипцы, звездчатые молоточки и какие-то тонкие прутья.

Не прошло и пяти минут, как янычары вернулись, притащив чуть ли не волоком двух русских пленников в оборванном обмундировании. Их повесили у самого огня и… Только тут до меня дошло, что я нахожусь в пыточной камере и что эти двое несчастных сейчас будут замучены до смерти прямо у меня на глазах. О себе думать в тот момент я даже не посмел…

Раздался страшный утробный крик боли, и запахло горелым мясом. Я крепче зажмурил глаза, но уши заткнуть не мог…

— Молчи, браток! Откуси язык, но молчи! Пусть эти ироды не услышат от нас ни слова! — сквозь стон кричал один солдат другому.

Сколько продолжалась пытка, не могу сказать, ибо на какое-то время моё сознание угасло и я очнулся только тогда, когда стало очень тихо. Открыв глаза, я покосился на то место, где только что корчились тела пленных. Но там уже никого не было. Только лужицы дымящейся крови говорили о совершённом здесь изуверстве.

Палачи отдыхали, наслаждаясь холодным щербетом и попыхивая сладковатым дымком из одного на всех кальяна. Наконец, пожилой палач что-то тихо сказал самому молодому из своих подручных и указал на меня корявым пальцем. Молодой быстро вскочил на ноги и направился в мою сторону, прихватив по дороге раскалённый докрасна металлический прут. Мне показалось, что шёл он ко мне очень неторопливо, какой-то скользящей походкой. Время замедлилось, сжалось до мельчайшей пылинки. Я почувствовал, как путешествует по телу моё собственное сердце, опустившись сначала в пятки, а потом, поднявшись до самого горла, где оно и застряло так, что я не мог даже продохнуть.

Подручный палача бесстрастно поднял руку с прутом и нацелился бесчувственными рыбьими глазами на мою грудь. Я ощутил обжигающее дыхание огня, раскалённый металл был уже в вершке от моей трепещущей плоти, как вдруг подручный палача издал удивлённый вскрик-всхлип, выронил прут и повернулся ко мне спиной. И тут я увидел нечто, заставившее мои глаза округлиться от удивления. Из спины подручного торчала рукоятка метательного ножа, украшенная перламутром,

— Я же приказал не применять к нему пыток! — прогремел голос трехбунчужного паши. — Этот человек спас мне жизнь и потому умрёт лёгкой смертью, но не сейчас…

Телохранители паши подхватили меня под руки, сорвали цепи и потащили куда-то вверх по лестнице. Они оставили меня в каком-то странном узком помещении. Сверху обрушились потоки воды. Вскоре она затопила пол под ногами, затем стала доходить мне до пояса, плеч, шеи… Я уже распрощался с жизнью, как вдруг вода схлынула в какое-то отверстие, открывшееся внизу. В комнату втиснулся один из здоровяков-телохранителей и бросил мне большое махровое полотенце и чистый персидский халат.

— Вытрись и оденься, — сказал турок и отошёл в сторону, встав там со скрещёнными на груди руками. Я исполнил то, что от меня требовали.

— Тебя приглашает сам превосходительный…

Не прошло и минуты, как я уже восседал на ковре тонкой ручной работы, а возле меня стояли блюда с различными кушаньями. Напротив на мягких подушках сидел сам трехбунчужный. Он приглашающим жестом обвёл рукой импровизированный стол и произнёс:

— Всё для тебя, мой спаситель. Дважды приглашать ему не пришлось, аппетит у меня после всего пережитого проснулся просто зверский.

— Хорошо быть молодым и полным жизни! — покачал головой паша, наблюдая за мной.

Когда я заморил червячка, паша хлопнул в ладоши, и в комнату впорхнули полуобнажённые красотки.

— Танцуйте перед моим гостем! — приказал он.

Я сразу же приметил ту девушку, которая чуть было не распознала во мне чужака. К тому же я видел красавицу ещё раньше, в банях, хорошо запомнив её гибкий стан. А как она танцевала! Я не мог отвести от неё восхищённых глаз. Увидеть такое хотя бы раз — и умереть, о большем я и не мечтал. Однако с небес на землю меня вернул голос паши.

— Зачем ты спас меня? — спросил он.

— Хотел предотвратить бесчестное убийство. Его собирались совершить слуги врага рода человеческого. И я нашёл в себе силы встать на их пути, поднявшись над мелочными чувствами, которые заставляют моих соплеменников и твоих воинов уничтожать друг друга, — ответил я, с трудом отводя взгляд от красотки. — Нам надо объединиться для совместной борьбы с нашим общим врагом…

— И кто же он?

— Не знаю, как называете его вы, мусульмане. Мы же, православные, называем его сатаной.

— По нашим понятиям, это шайтан… Пожалуй, я смогу сохранить тебе жизнь, неверный, если ты примешь мусульманство и станешь честно служить мне.

— Я уже служу верой и правдой своему Отечеству, — ответил я. — И потом, я слишком увлечён философией…

— Философы — мудрецы, — перебил меня трехбунчужный. — Я их уважаю. Ещё Ибн-Сина в начале нашего тысячелетия считал, что высшая цель человеческого бытия заключается в познании «деятельного разума», который порождает также и бессмертные человеческие души. Достойная цель жизни!

— Совершенно верно! Но, если ты помнишь, был и другой мудрец Ибн-Рошд, который сумел переспорить многих собратьев по перу. Он обосновал превосходство разума над верой и доказал не правомочность богословов заниматься философскими проблемами.

— За что и был навечно проклят мусульманской, а заодно и вашей, христианской, религиозной мыслью! А его учение до сих пор искореняется огнём и мечом!

— Значит, Ибн-Рошд был прав, когда призывал философов не разглашать свои учения перед «широкой публикой», прозревая то, что слишком большие знания могут разрушить религиозные убеждения и повредить здоровью и самой жизни их носителям.

Сираскир помолчал, обдумывая мой ответ, а затем спросил:

— Так что же я могу сделать для тебя, скажи.

— Сдать крепость русским без боя, — тихо проговорил я.

— Что?! Да как ты смеешь просить меня об этом?! Никогда не бывать такому святотатству, скорее небо обрушится в Дунай, чем я сдам Измаил!

— Этого и добиваются слуги дьявола, — проговорил я. — Они желают истребить и турок, и русских под стенами твоей крепости. Так зачем же исполнять их прихоти и потакать их злобным начинаниям?

— Мы с тобой, неверный, по-разному понимаем деяния, как ты назвал, «врага рода человеческого». Мы, мусульмане, считаем, что всё в этом подлунном мире есть промысел Аллаха. Плохое и хорошее. Как я могу перечить воле Аллаха? Нет, я никогда не сдам Измаил, не говори мне больше об этом! Не порть последние часы своей жизни. Об этом всё. Теперь другое. Скажи, тебе по нраву вот эта девушка? Да? Тогда она твоя. На эту ночь. И знай, что на рассвете тебя расстреляют. Это всё, что я могу для тебя сделать.

Меня оставили наедине с красоткой, которую я страстно возжелал, а до рассвета оставалось ещё целых два часа!

Красавица измучила меня настолько, что я и сам не заметил, как заснул. По-видимому, сказалось и то, что до этой ночи пришлось мне многое увидеть и пережить. А как известно (у всякого человека есть свой предел возможностей, выше которого не прыгнешь.

Проснулся я уже тогда, когда рядом со мной на ложе любви никого не было. Моё время вышло, с ним кончалась и жизнь…

Глянув в окно, я убедился, что рассвет уже наступил, и подивился тому, что за мной никто не приходит. И тут только до моего всё ещё затуманенного сном сознания дошло, что разбудил меня нескончаемый и непрерывный грохот канонады и разрывы артиллерийских снарядов в саду. За дверью раздалась гортанная команда, которая мне всё разом объяснила: «Неверные пошли на приступ… Все на стены! Так повелел пресветлый паша!»

«Пора искать пути к спасению! — подумалось мне. Быстро одевшись, я бросился к двери, но за нею послышались отдалённое бряцанье оружия и топот приближающихся шагов. — Сераскир верен своему слову! Это идут за мной, чтобы отвести на казнь…»

Я подбежал к окну, но оно было слишком узким для меня. В самый последний момент, перед тем, как двери распахнулись, я неожиданно для себя подскочил к одной из уходящих к потолку мраморных колонн. Отчаяние придало мне силы, и я каким-то чудом сумел вскарабкаться наверх, где и устроился, усевшись на металлических цепях, поддерживающих огромные светильники. Тут-то в опочивальню и ворвались обозлённые тургаузы. В первый момент они остолбенело взирали на пустое ложе, а потом принялись топтать и крушить всё, что им подвёртывалось под руку. Обстановка «алькова» была уничтожена мгновенно, но это не успокоило палачей. Несолоно хлебавши, они бросились разыскивать меня в других помещениях. Теперь настало время попытаться ускользнуть из западни. Двери остались распахнутыми, охраны на месте не оказалось…

Выбравшись в сад, я сразу же заметил высокие тюрбаны стражников у единственного входа в палаццо. Туда мне путь был заказан. Недолго думая, я обежал дворец и, очутившись с тыльной его стороны, огляделся. Совсем рядом рябила от утреннего ветерка поверхность зеленевшего пруда. Зябко поводя плечами, я вошёл в воду и поплыл к противоположному берегу. Через пять минут я уже ощутил ногами дно и вышел из воды.

Удивительно, но многочисленные купания в холодной воде за последние дни не привели меня к простуде, а лишь родили во мне стойкое отвращение ко всякому холоду вообще. Я с удовольствием представил, что, когда всё кончится, стану бесстыдно изнежен и привередлив. Жар очага, тёплое вино, ох как это здорово!.. Но мечты, мечты… Сейчас я был мокр, меня бил озноб, и я опять должен был скрываться, бежать. Но куда? Думал я над этим вопросом недолго. Единственный путь к спасению — подземный ход около кладбища. При моей зрительной памяти найти туда дорогу не составит труда.

Город был охвачен паникой. Воины и мирные жители метались по улочкам от падающих неумолимо и жестоко пушечных ядер. Убогие домишки разлетались, поднимая столбы пыли, пылали пожары. Крики, женские причитания, стоны раненых дополняли общую картину хаоса и ужаса. Мне стало совсем дурно. В этот момент будто молния пронзила меня — чётко и ясно осознал я дьявольскую суть войны. Мне даже померещилось недоброе, всепроницающее око над крепостью, наслаждающееся плодами трудов своих не праведных.

— Будь ты проклят! — Я поднялся во весь рост и погрозил кому-то кулаком.

Мне показалось, что в ответ я слышу дьявольский хохот. Но это, конечно же, был рёв орудий, слившийся с криками идущих на приступ войск.

Между тем нельзя было терять ни секунды. Мало того, что за мной могла быть снаряжена погоня, вдобавок к этому в суматохе я мог пасть как от рук турок, так и русских. Ибо и те и другие с равным успехом могли принять меня, человека странного вида, за врага.

Бежал я сломя голову, и, хотя дыхание перехватывало, а сердце выскакивало из груди, я всё-таки почувствовал опасность и успел упасть на землю и прикрыть голову руками. Рядом со мной взорвался пороховой склад, и я едва не был погребён под обломками рухнувшего дома…

Вот и мечеть со снесённым ядром полумесяцем, кладбище. Здесь было пусто, и место оказалось спрятанным от любопытных глаз. Я прислонился к надгробью и попытался отдышаться. Спасён! Ещё немного — и весь этот кошмар останется позади. Потом будут долгие объяснения с начальством, удивление, недоверие, усмешки за спиной — мол, инженер с ума спятил. Главное, я выберусь отсюда…

Я успел нырнуть за надгробье и поэтому остался незамеченным. Спасло меня всё то же чутьё на опасность и чувство самосохранения, пробудившееся в полной мере за последние дни. Две фигуры появились со стороны подземного хода. Я с ужасом понял, что эти двое — мои «заклятые друзья», которых мне хотелось сейчас видеть меньше всего. Кривоногий барон и лже-Никитин, облачённые в одеяния янычар; за их поясами торчали ятаганы. Лица их были хмурыми и даже злыми. Они остановились в нескольких метрах от надгробия, за которым прятался человек, доставивший им столько неприятностей…

До меня доносились лишь обрывки фраз, и я не мог составить себе чёткое представление о предмете их разговора.

Неожиданно лже-Никитин гордо выпрямился и громко произнёс:

— Ты уже совершил страшный проступок — непослушание. Я не волен решать это, но Мудрые в таких случаях непреклонны — ты призываешь к себе смерть. Серую смерть. Слышало ней? Конечно, слышал, но чтобы понять что ЭТО, нужно расстаться со своей бренной оболочкой. Ха, я не завидую тебе, Массаус! Мне тебя даже жаль.

— Магистр, твой ум слишком узок для порученного тебе задания. В случае удачи я войду во вторые врата. Я всё продумал, брат, и в дураках можешь оказаться ты.

— О, Массаус, если бы твои познания о вещах скрытых равнялись твоей самоуверенности, тебе не было бы равных. Но… ты умрёшь, если сделаешь то, что вознамерился. Умрёшь и уйдёшь в большой, тяжкий путь серой смерти.

— Не грози попусту.

— Я помешаю тебе сделать то, что ты задумал, Массаус. А о вторых вратах забудь. Они не для тебя.

Мне показалось, что барон ввергнут в сомнения и готов идти на попятную. Он о чём-то напряжённо размышлял, а потом отпрянул и, поражённый какой-то своей мыслью, воскликнул:

— Я всё понял, Магистр! Я всё понял!

— Я рад этому.

Из моего убежища было видно, что произошло дальше. Барон выхватил ятаган и со всей силы рубанул по шее Магистра. От такого удара голова бедняги неминуемо должна была слететь с плеч. Но Магистр стремительно согнулся и отскочил в сторону. Он выхватил своё оружие, и теперь противники стояли друг против друга на изготовке. Будто сам дьявол вселился в них, так они были страшны. Казалось, что сейчас между ними проскочит искра и всё запылает вокруг адским огнём. Мне довелось видеть несколько схваток, но нигде не было такого ощущение мощи и ужаса, как здесь. Злая энергия исходила от этих двух фигур,

Рубились они ожесточённо и безжалостно, владея оружием виртуозно, и мастерство их было равным, удары парировались или рубили пустоту. Лишь несколько незначительных царапин оставили противники на теле друг друга. Но постепенно барон начал теснить Магистра, всё больше приближаясь к тому надгробию, за которым я прятался. И тут барон изловчился и со всей силы ударил противника плашмя ятаганом по голове. Тот упал, тогда барон занёс своё страшное оружие над головой поверженного врага, картинно воскликнув:

— Пришёл твой час! Умри, грязный паук!

Он, видимо, хотел полюбоваться собой, а зря…

Зачем я это сделал? Понятия не имею. За последние дни я стал совершенно другим человеком. Теперь в трудную минуту мне не нужно было просчитывать и взвешивать все «за» и «против». Решение пришло само, будто извне явившееся знание озарило меня: «Надо именно так!»

Движимый этим импульсом, я выскочил из укрытия и изо всей силы пнул барона ногой. Он отлетел на несколько шагов и удивлённо воззрился на меня. Выигранного мгновения хватило, чтобы Магистр вскочил на ноги и ринулся на своего бывшего соратника, а ныне смертного врага Ятаган вылетел из рук барона и звякнул о камень Но докончить дело не удалось. Барон весьма проворно бросился наутёк, подхватив по пути своё оружие

Лже-Никитин прислонился к надгробию, не в силах двинуться, потом взглянул на меня. Я уже решил было броситься прочь, но он властно прикрикнул!

— Стоять!

Он выдернул из-за пояса пистолет, которым не успел воспользоваться в драке, и…