Удар иглы

Городской медицинский центр был один из лучших в регионе. Сюда привозили больных из других областей в расчёте на отличное оборудование и прекрасных специалистов. Оставив машину на стоянке, я прошёл через парк с высокими липами, скрывавшими современные многоэтажные корпуса. В ординаторской реанимационного отделения напялил белый халат и в сопровождении завотделения — здоровенного, с волосатыми руками лысого детины — прошёл в палату. Один из охранников, долговязый сержант, дремал на стуле. Второй, широкоплечий старшина, считал галок за окном, сидя на подоконнике. Увидев меня, он вскочил, вытянулся и отрапортовал:

— Товарищ майор, за время несения службы никаких происшествий.

— Угомонись. Вам же сказали, чтобы глаз не спускали с убийцы, а вы тут… отдыхаете!

Старшина ткнул в бок своего напарника, тот очнулся, непонимающе осматриваясь.

— Да куда же этот злыдень денется? — рассудительно произнёс старшина. — Мы его наручниками к кровати пристегнули… Как трупешник валяется. Не шевелится даже.

— А вдруг придёт в себя. Наручники же расстегнуть — плёвое дело. В общем, ещё раз такое увижу — пеняйте на себя.

— Орлы, — усмехнулся завотделением, обводя насмешливым взглядом милиционеров.

Рядом с кроватью больного стояла тумбочка с каким-то аппаратом, щупальца которого тянулись к неподвижному телу, а по экрану ползла зубчатая кривая. Грудь бродяги вздымалась ровно, на лице играл здоровый румянец, В целом выглядел он неплохо, если, конечно, не обращать внимания на такие мелочи, как полная неподвижность и бесчувственность к внешним раздражителям.

Я нагнулся, пощупал пульс больного. Ровный, наполненный. Я уже хотел отойти, как его рука дёрнулась и впилась мне в запястье с такой силой, что даже с моим кандидатством в мастера спорта по тяжёлой атлетике пришлось бы попотеть, чтобы вырваться.

Неживым, глухим, будто доносящимся издалека голосом он произнёс:

— Луна… сломает третью печать… Он придёт на старое место и откроет… откроет дверь… Ты умрёшь… Гризрак.

Я вздрогнул. Он повторил слово, которое недавно пришло мне в голову. Значит, оно вовсе не результат расшалившегося воображения.

Рука бродяги безжизненно упала на простыню, веки дрогнули. По лицу начала расплываться зеленоватая бледность. Завотделением бросился к нему, потом резко ударил по кнопке вызова сестры. Вскоре всё закрутилось, замелькали белые халаты. Инъекции, непрямой массаж сердца.

— Пульс сто сорок, слабеет!.. Пульс нитевидный, судорога! — кричал завотделением, давя на грудную клетку пациента. Он кинул на меня быстрый взгляд. — Да уйдите вы отсюда! — И опять медсестре:

— Готовьте шприц с адреналином…

Минут через десять завотделением вышел из палаты.

— Будет жить твой душегуб, господин сыщик, — ухмыльнулся он и хлопнул меня по плечу…

* * *