Удав и гадюка

Дигоро от такой новости, кажется, сделалось дурно — вампир беззвучно вскрикнул и стал вытирать рукавом пот с бледного лица. Шутка ли, что известный ученый-веномансер продал кому-то свои труды, раскрыв секрет самого опасного на Юге яда? Имея на руках эту смертоносную отраву, с Белой Розой можно, обходя умелых веномансеров с чутким носом, отравить даже короля.

В свою очередь, Юлиан по сказанному Иллой Ралмантоном догадался, что старик Вицеллий каким-то образом обманул Советника и смог вложить тому в голову, что веномансер был замешан в покушениях и общении с наемными гильдиями. К тому же, никаких таких трудов с записанными секретами Белой Розы не существовало и в помине, ибо Алый Змей был слишком скрытен и бережно прятал состав в самом надежном месте — в своей памяти. Да и после Пальца Густы Вицеллий ни разу не покинул Юлиана, так что возможности что-либо передать у него и вовсе отсутствовали.

Единственное, чего не понимал Юлиан, так это зачем учителю понадобилось ценой своей жизни сначала подставлять графа под виселицу, а потом спасать его же, обеспечивая надежную и лживую историю.

— Мой отец с кем-то встречался? Расскажите, пожалуйста, я не знал об этом… — Юлиан предпринял попытку узнать, что же сообщил под пытками Консулу Вицеллий.

— Тебе не давали право голоса, раб. Знай свое место, — холодно отрезал Илла Ралмантон, затем взглянул на напряженного Дигоро и доселе безмолвного пышнотелого мага. — Дигоро, этот раб теперь будет исполнять обязанности второго веномансера.

Внутри радостного Юлиана затеплилась надежда на побег, и он, склонив голову, отошел по приказу стражника в угол, где простоял несколько часов. Илла тут же забыл о рабе, как и о всех окружающих, и, взяв книгу из рук ретивого слуги, провел весь вечер в чтении поэзии под музыку двух менестрелей. Его объемный черный шаперон делал белое болезненное лицо еще чахлее, а пышные одежды черного с золотым скрывали тощее тело. Казалось, что на софе сидит мертвый скелет из некрополя с живыми глазами, несущий на себе тяжелое бремя парчовых тканей да драгоценных металлов. Задумавшись, Илла Ралмантон перелистывал какую-то старую и потрепанную книгу поэта Либелло Лонейского, классика Эпохи Процветания из семнадцатого века.

Когда полная луна взошла над зимним Элегиаром, и укрытый ночью в приглушенном сиянии сильфовских светильников, казавшихся звездами, город забылся сном, Илла наконец-то поднялся и медленным шагом направился в спальню. И только тогда к Юлиану подошел Плешивый, один из рабов, и позвал за собой. Около восточных бараков, для домовых и охранных невольников, на опостылевшем для северянина заднем дворе стояли хозяйственные пристройки: прачечная, баня, подвалы, кладовые и сараи для хранения инвентаря. Всем этим пользовались исключительно домовые рабы, которых насчитывалось порядка четырех десятков. За полгода жизни в бараке на долю Юлиана выпала участь лишь скользить завистливыми взглядами по более ухоженным невольникам статусом выше, которые имели возможность нормально помыться, а не впятером в одной маленькой бадье.

— Эй, Ворона, — протянул Плешивый, распахивая дверь небольшого предбанника. — Мы воду-то разогрели, чтоб баню не парить, но пока ты там в углу стоял у хозяина, она-то и подостыла. Короче, вылей потом под кусты гибискуса таз, лады? Полотенце и чистая одежда, а также новый ошейник, если что, слева на темной скамье.

— Спасибо, Плешивый.

— Да не за что. Повезло тебе, Ворона. Будешь жить в тепле да сытости.

— Я разве не с вами буду в бараке?

— Не, тебя хоть майордом и приписал вродь к нам в барак по бумажкам, но хозяин распорядился, чтоб ты наверху жил, с магословом и отравителем. Говорю ж, тебе сам Гаар благоволит, Ворона, — Плешивый заприметил проверяющего и поспешил после этих слов скрыться в своем бараке, негромко крикнув оттуда. — В дом вертайся со стороны маслинок, там сторожит Хортон.

Макушка Плешивого, лысая и блестящая под блеклыми звездами, окончательно пропала, а мимо Юлиана прошел важным шагом надсмотрщик домовых с забавной кличкой «Пророк». Искупавшись, наконец-то, в воде теплее колодезной, Юлиан надел чистые вещи и застегнул у шеи новый рабский обод, который выглядел побогаче: уже с медной пластинкой и выгравированным именем хозяина. Затем завернулся в выданный плащ и, к своему счастью, чистый, без удушливого запаха грязи и немытого тела, направился к дому, предварительно вылив из таза воду, как и просил Плешивый. Там его проводил на третий этаж кряжистый Хортон, ступая тем тише, чем ближе становилась спальня хозяина. Пробравшись на цыпочках мимо добротной двери из платана, Хортон остановился около комнаты через одну дверь от Советника и поскребся, как мышь.

Шепчущие разговоры прекратились, и в проеме открывшейся двери показалась тощая фигура Дигоро в отсвете сильфовского светильника.

— Заходи… — сказал Дигоро таким тоном, что это прозвучало, как скрытое «вали отсюда, приживала», и медленно отошел в сторону.