Удав и гадюка

– В пятом было то же самое, только кельпи был самцом, и убил он девушку после зверского изнасилования. «Демонология» утверждает, что кельпи для размножения требуется часть человеческой души, и, исходя из их кровожадности, они никогда не оставляют любовника в живых. Да и зачем, если его можно доесть целиком, с душой и оболочкой?

Абесибо поднялся с дивана и заходил туда-сюда, сложив руки за спиной.

– Конечно, можно предположить, что на рабе стоит клеймо кельпи, а душа оплетена ею, подобно паразиту, отчего я и не могу повлиять на него. Ведь древнейшие демоны по своей природе неуязвимы к прямой магии. Но почему он до сих пор жив? Почему кельпи выбрала вампира? Их семя не должно оплодотворять самок кельпи.

Юлиан, сидя на полу, лишь пожал плечами.

– Твоя история, хоть и имеет под собой некоторое логичное основание, попахивает фальшью, – подытожил ледяным тоном архимаг. – Ты говоришь, у тебя родилось дитя, раб?

– Да…

– Но это невозможно с точки зрения основ демонологии! Все подобные паразитарные демоны, как кельпи, мимики и прочие, используют в качестве дателей людей. Вампиры, как другая разновидность демонов, пусть и ниже, не подходят для питания душами либо размножения!

– Я ничего этого не знаю… Я вам рассказал то, что было, – пожал плечами Юлиан, пытаясь выглядеть простодушно.

Абесибо задумался, затем, по истечении нескольких минут, обернулся к молчаливому Илле Ралмантону:

– Илла, твоего раба не получится пропечатать, он бесполезен и даже опасен! И я уверен, что он врет. – Поморщившись, он продолжил: – Продай его мне. Я хорошо заплачу!

Юлиан вздрогнул под острым как нож взглядом архимага. А Илла оставался безмолвен и лишь смотрел на сидящего в углу и укутанного плащом нагого невольника.

– Две тысячи золотом! – добавил неприятным голосом маг.

На лицо заключенного легла тень – сумма была невероятной даже для аристократии. Илла Ралмантон раздумывал, но по его лицу ничего нельзя было понять. Наконец он приподнялся, поправил длинную парчовую мантию, давящую на больное тело, и, опираясь на древесную трость, приблизился к Юлиану. Стражники напряглись и затопали к хозяину, но тот лишь махнул рукой.

– Ты сможешь доказать правоту своих слов? – спросил он, глядя сверху вниз на вжатого в угол вампира.

– Да, – кивнул Юлиан.

– Каким образом?

Юлиан задумался, вспомнил о величественной и широкой Химей, что текла за стенами города. В надежде, что сможет обмануть господ и у него получится сбежать, он простодушно предложил:

– Отведите меня к реке, и я позову их. Вы убедитесь, что я не вру!

– Хорошо, – произнес Илла Ралмантон. – Если ты не соврал, то останешься рабом у меня. Если же обманул, то я продам тебя достопочтенному Абесибо Науру.

И хотя по лицу архимага промелькнуло недовольство, он лишь мягко улыбнулся и, попрощавшись, покинул дом.

– Что с ним делать, хозяин? – спросил раб уже порядком уставшего Иллу.

– В барак его. И хорошо закрепите цепями!

На голову Юлиана опять натянули мешок с тугими шнурами и поволокли куда-то на задний двор. Протащили через несколько комнат, покинули дом и несли под покровом предрассветного сумрака сквозь прохладный весенний ветер, пока не громыхнула тяжелая дверь и почти нагое тело не швырнули к стене. Там его закрепили цепями к полу из гранитных плит, и Юлиан вновь остался наедине с собой.

Когда звуки стражи стихли, он попробовал стащить с себя оковы. Металл казался совсем невесомым, будто декоративным, но, как ни пытался он разомкнуть кандалы, у него ничего не вышло. Руки были подтянуты к ногам и словно склеены между собой, и, даже если он сорвет цепь, далеко в этой позе не уползет.

С рассветом он ждал хоть кого-нибудь, но в барак никто не зашел. Лишь иногда заглядывала охрана Иллы, проверяла узника и громко хлопала дверью, закрывая ее на засов.

Время вновь тянулось бесконечно долго… С того момента, как Юлиан с Вицеллием попали в Элегиар, прошло только шесть дней, но графу казалось, что сидит он в темнице уже месяц.

Измученный ожиданием, Юлиан погружал себя в дремоту, пытаясь хотя бы во снах увидеть Вериатель или Фийю. Казалось, о нем все забыли, поскольку новый день плавно перетек в ночь, а заключенный все лежал на каменном полу и вдыхал вонь и смрад, оставленные провинившимися рабами. Повсюду были следы старой крови – сидевших здесь невольников «учили» правильному поведению. А может быть, это место служило еще и столовой.

* * *

И только со следующим восходом об Юлиане вспомнили. По дорожкам, сложенным из ровных гранитных плит, затопало множество ног. Барак открыли, мешок сдернули. Как только это случилось, по лицу Юлиана хлестнула мокрая тряпка. Он отшатнулся, цепи звонко громыхнули. Один из стражников небрежно обмыл раба из таза с холодной водой. Маг с черными лентами на шее и одной полосой на лбу, боевой чародей, прошептал слова на Хор’Афе, и кандалы на руках освободили левую руку от правой. На Юлиана надели грубое черное платье, затем оковы на руках вновь скрепились между собой.

«Вот уж действительно гадкая вещь – эта магия!» – с раздражением подумал Юлиан.