– А я своим ходом, прямо за вами.
Патрульный развел руками и кивнул.
– Негодяй может скрыться. – Это подал голос пожилой мужик. – Я… Таких уродов, как ты, расстреливать надо.
– Я бы не торопился. Почему-то все, кто ратует за расстрелы, уверены, что окажутся со стороны приклада.
– Что?!
– Ничего, мысли вслух. – Реутов ухмыльнулся, глядя на разбитое лицо Татьяны Рудницкой. – Художественно, да. Вот кому надо в Голливуд, а я так, рядом постоял.
Рудницкий рванулся в сторону Реутова, но патрульный перехватил его:
– Не надо, гражданин. Пройдемте в отдел, там все выясним.
Патрульные увели всхлипывающую «пострадавшую», ее супруга и свидетелей, Реутов засмеялся и взял с полки телефон. Камера исправно работала, и он остановил запись.
– А теперь я выясню, зачем ей все это понадобилось. Что-то она скрывает.
Реутов запер квартиру Надежды и опечатал заново. Это пока еще место преступления, и он решил, что вернется сюда снова.
Что-то он упускал, и это ощущение раздражало его.
Люба чувствовала себя не очень уютно. Ее беспокоили мысли о Женьке, о том, что придет Леонид осмотреть собаку, а ее дома нет, и о том, что надо бы купить животным еды и Женьке фруктов. А еще похороны Нади нужно будет как-то пережить, встретиться там с отцом и этой его… женой.
И дядя Андрей отчего-то очень нервничает, а у Любы о нем сложилось совершенно иное мнение, а тут дядя очевидно расстроен…
Женьку скоро надо кормить обедом, укладывать на дневной сон, а она здесь, и уйти никак.
Неловкость ситуации усиливается тем фактом, что они с дядей очень редко общались, а теперь он отчего-то расстроен. А Люба не привыкла никого расстраивать, Отец всегда был отстраненным и ни во что не вмешивался, даже когда Надя принялась бунтовать против невесть чего и втянула в этот бунт Любу, которая ничего подобного не хотела. Но отец как бы наблюдал со стороны, а потом, когда он женился вторично и в новой семье родился ребенок… Ну, тут уж его новая жена быстро отвадила от дома падчериц, мотивировав это тем, что они – взрослые лошади и вообще отрезанный ломоть, а у них тут полноценная семья.
Сама Люба не стремилась, ведь и раньше отец в ее жизни присутствовал просто как статист. Отец тоже не настаивал, и так оно остается по сей день. Просто с дядей была такая же история, и Люба это принимала как должное. Но сейчас она ощущала неловкость, потому что, если человек так расстроен, значит, ему не все равно.
– Дядя Андрей, я… ты знаешь, я пойду, наверное. Ты занят, а я ввалилась к тебе, и…
– Люба, я… нет, сиди. – Бережной взялся за чайник. – Я рад, что ты пришла. Понимаю, что не был хорошим дядей – да никаким не был, – но еще не поздно все исправить. Ты передо мной ни в чем не виновата, как и Надя, и с моей стороны было эгоистично и недостойно выбросить вас обеих из своей жизни. А ведь если бы я так не сделал, то Надя, возможно, была бы сейчас жива.
– Нет, – Люба покачала головой. – Надя свой путь выбрала сама уже давно, и она шла по нему, никуда не сворачивая, не слушая никаких доводов, ей это просто было не нужно, она хотела так жить, ее все устраивало. Так что ты напрасно себя казнишь. А я… ну, я понимаю, что…
Дверь открылась, и в комнату заглянула секретарша:
– Андрей Михайлович, подполковник Реутов приехал. – Она вдруг хихикнула. – Извините, там какие-то ваши родственники, Рудницкие, что ли, и он сказал…
– Где они?
– В кабинете номер три. – Секретарша многозначительно округлила глаза: – Реутов сказал, вам надо это увидеть.
Люба вскочила, Бережной вышел из-за стола, и они вместе вышли в приемную, а потом пересекли коридор.
– Сюда.
Бережной вошел в небольшую дверь, за которой оказался еще один коридор, довольно тесный.
– Если есть необходимость записать допрос или разговор, вот отсюда съемка и ведется. – Бережной взял Любу за руку. – Ага, пришли, теперь тихо.
Он открыл еще одну дверь, и они оказались перед стеклянной панелью.
– Они нас не видят и не слышат.
Люба вздрогнула – прямо перед ней сидит отец. Раскрасневшийся, возбужденный, он тяжело дышит, и ей становится жаль его. Если бы не стекло, Люба могла бы дотянуться до него рукой, – но разделяет их не только оно.
Отец сильно постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. Что он здесь делает и почему у него за спиной стоит полицейский? А за столом сидит его жена, отчего-то растрепанная, в изодранной одежде, под глазом уже начинает наливаться синяк, нос и губы опухли.
Напротив расположился следователь – жена отца что-то говорит, всхлипывая, а он записывает и участливо кивает. Рядом с ней стоит женщина-полицейский.
– Что…
– Тихо, Люба, сейчас поймем.
Бережной нажал на какую-то кнопку, и в помещение ворвались звуки.
– Тогда он набросился на меня и стал рвать одежду. – Жена отца всхлипнула, а отец возмущенно вскрикнул, но полицейский удержал его. – Я испугалась, хотела убежать, но он вдруг ударил меня, потом схватил за волосы, я начала кричать, а он бил меня, бил, а когда услышал, что кто-то бежит, то оттолкнул, и я упала на пол.
Отцовская жена заплакала, и тот снова сделал попытку подойти к ней.