Удержаться на краю

Да, Люба права, он не виноват в их разрыве. Но почему мать оставила своего ребенка? И если отец избил ее, она убежала, при этом оставила его, – тут понятно, в тот момент она спасалась. Но как она могла не попробовать забрать его потом, а просто оставила с отцом, ведь знала же, что тот собой представляет?

Разве что Люба права: она просто ушла и забыла их.

Потому что иначе почему мать никак не дала о себе знать, когда он вырос?

А он остался с отцом, и вся его жизнь пошла под откос.

Он вообще плохо помнил то время. Просто несколько дней отец сам водил его в сад и забирал, готовил невкусный рис. Тогда Георгий поинтересовался, где же мама, а отец сказал – уехала.

Георгий все ждал, когда она вернется, но она все не возвращалась, а спрашивать отца еще раз он боялся. Он так скучал тогда по матери, и она приходила к нему во сне, брала его за руку и вела за собой, а он шел рядом, ощущая покой и счастье… Потом он начал забывать ее лицо, голос и очень ждал снов, потому что во сне он сразу узнавал ее, они были вместе и он чувствовал себя счастливым. А проснувшись, злился сам на себя – почему, ну почему не спросил, когда она вернется?

Но такие сны снились ему все реже.

А в реальности был вечно всем недовольный отец, который со временем занял все его жизненное пространство. Отец, жизнь которого замкнулась периметром их квартиры; у него не было другого занятия, кроме как смотреть телевизор, выкуривая в день по три пачки сигарет, и изводить сына придирками. Он позволил отцу все это с собой проделать и очнулся только вчера, словно вынырнул из летаргического сна. Оказалось, что ему тридцать пять лет, он живет один в грязной квартире, зарос бородой, как леший, и рядом нет никого – вообще никого.

Но дело в том, что Люба права: он сам позволил с собой все это проделать.

Осознание того, что он прожил, возможно, половину отпущенного ему времени, а фактически и не жил, придавило его. Вот читал он книги о каких-то людях, и они жили в этих книгах, а он жил их жизнями, но если бы кому-то вздумалось написать книгу о нем самом, то писателя ждал бы огромный сюрприз: писать было бы не о чем.

Из всех знакомых насчитывался только похоронный распорядитель Нефедов, но у самого Нефедова таких знакомых вагон, а у Георгия других нет. Заказчики общались с ним через Интернет – он делал работу, ему платили. Зачем все это было нужно? Деньги просто оседали на счету, а он платил коммуналку из электронного кабинета, заказывал в Интернете еду и нужные ему вещи. Курьер доставлял все это прямо домой, а он продолжал жить, будто отец все еще сидел в своем кресле.

Это опустевшее кресло он решился выбросить только позавчера и почувствовал огромное облегчение. Он с радостью вытащил на помойку то, что окружало его в квартире и несло отпечаток прежней не-жизни, и это оказалось абсолютно все, вплоть до обоев. И теперь, когда его жизнь изменилась, он больше не будет прятаться, иначе его ждет точно такое же кресло у телевизора, в котором умер отец.

Георгий достал из рюкзака универсальную отвертку и принялся с новыми силами чинить сломанный шкаф.

* * *

– Это хорошо, что мы все здесь.

Бережной имеет в виду Любу, которая села на прежнее место за столом.

– Господа офицеры, мою племянницу вы все уже знаете. Витя, поставь чайник, что ли.

Виктор привычно включил чайник, достал чашки.

– Там в холодильнике бутерброды, давайте поедим, время подходящее. – Генерал открыл холодильник. – Люба, помоги мне тут похозяйничать.

Реутов понимает, что генерал испытывает неловкость, потому что сейчас в интересах следствия ему придется рассказать некую семейную историю, и она, скорее всего, весьма неприглядная. В любой семье бывает такая история, о ней не принято вспоминать, но она отравляет отношения, а то и разделяет людей.

И раз уж за все годы, что он знает генерала, никто никогда слыхом не слыхал о его сестре, а тем более – в глаза не видел племянницу, то история произошла скверная. Настолько скверная, что до сих пор выбивает Бережного из колеи, и Реутов это видит. Может, посторонний не понял бы – генерал привычно спокойный и доброжелательный, – но Реутов чувствует напряжение.

Переглянувшись с Виктором, он достал тарелки. Выглянув в приемную, Реутов обнаружил, что секретарша ушла на обед, а дверь заперта на замок.

«Отлично, никто не помешает. – Реутов прикрыл дверь в кабинет и вернулся к столу. – Михалыч совсем скис, надо было Диане позвонить».

Мысль о том, что нужно позвонить жене генерала, казалась сейчас настолько очевидной, что Реутов пнуть себя готов за то, что не сделал этого раньше. Ведь этот разговор стал бы намного легче, будь здесь Диана. У нее есть удивительная способность вносить разрядку в любую ситуацию, а ее логика и оптимизм, вкупе с рациональным восприятием мира, всякий раз оказывались кстати.

У Бережного зазвонил телефон.

– Где?! Хорошо.

Он посмотрел на собравшихся:

– Признавайтесь, кто Диане позвонил?

– Я – точно нет. – Виктор развел руками. – Да я вообще только пришел.

– И я – нет. – Реутов даже головой помотал. – Мне это минуту назад пришло в голову, но я не успел.