Аглая сорвала один и соорудила из него кулек, чтобы зачерпнуть воды. По воде бегали розовые четырехглазые водомерки. На «пальмах» она нашла желтые плоды, по вкусу напоминающие клубнику.
— Офигеть! — поразилась Аглая. — Да здесь можно жить! Супер! Но хорошо бы послушать, что происходит дома…
Она вернулась к двери и приложила ухо к белой деревянной поверхности. Ничего не было слышно. Аглая приоткрыла дверь.
В небе цвета индиго мерцали звезды. Вдали виднелись темные силуэты гор. Над одной из вершин висела оранжевая комета. В густой темноте зажглись три желтых глаза.
— Черт… — прошептала Аглая и закрыла дверь. — А домой-то как?
Она вернулась к оазису. Все-таки это было утро. Солнце поднялось выше, тени стали короче. К озерцу прилетели на водопой странные существа. Они напоминали дракончиков размером с собаку. Их чешуя и крылья отливали радужным блеском. Один из них подошел ближе и принюхался.
— Надеюсь, вы травоядные? — поинтересовалась Аглая и протянула ему треугольный оранжевый лист.
Дракончик осторожно взял лист и принялся его жевать. А потом поднялся в воздух и сделал сальто.
— Мило, — сказала Аглая, а дракончик затрещал что-то на своем непонятном языке.
Нет, новый мир — это хорошо. Но только чтобы не навсегда.
Аглая снова подошла к белой двери. Заметила рядом кустик с желтыми цветочками.
И только тут она поняла, что открывала дверь не с той стороны. Надо было выйти, а она словно еще раз вошла. Аглая подошла с правильной стороны и толкнула белую деревянную поверхность. Пахнуло масляными красками. В комнате стоял полумрак.
Аглая осторожно вышла на лестницу и прислушалась. Бабушка и Лев сидели на кухне.
Если смотреть со спины, фиг разберешь, кто из них мужчина, а кто женщина. У бабушки волосы короткие, а у Льва густой каштановый хвост, стянутый резинкой. И по одежде не поймешь.
Странно, что Лев все еще здесь. Обычно он так поздно не остается. Аглая прислушалась.
— Я даже подумать не могла, что у нее тоже есть дар, что она откроет дверь… Это и хорошо и плохо одновременно. Теперь бабушкиных денег нет. Но то, что у нее дар… Им еще надо уметь пользоваться.
— Помнишь, я до встречи с тобой забирался в магазины?
— Помню. Если бы не это, я бы тебя не нашла. Кстати, эти деньги ведь появлялись не просто так. Ты же понимаешь, что и чудеса должны иметь какое-то обоснование. Из ничего не может появиться нечто. Да, я брала там деньги, но я всегда благодарила, всегда ощущала это, как бесценный подарок… Может быть, этим поддерживалось равновесие.
— Да, — откликнулся Лев, — благодарность — такая же мощная сила, как и любовь. Любовь — ты отдаешь то, что дано тебе Богом, благодарность — ты отражаешь свет, идущий от окружающих. Даже слабый свет можно отражать.
Они замолчали.
— Ты думаешь, она в Пустоши? — спросил Лев.
— Если смогла открыть дверь, то вполне возможно. Но там же ничего нет, ни воды, ни жизни. Как она там? А вдруг она закрыла дверь и не может вернуться?
— Я думаю, она найдется. Надо подождать.
Теперь Аглая знала, что делать. У нее оставались еще деньги после покупки куклы. Она вернулась за белую дверь, дождалась у озера ночи, а потом вышла в кухню. Сейчас там было темно и пусто. На полу, по диагонали от окна, колыхались пятна света от уличного фонаря. Видимо, фонарь качало ветром. Аглая прошла за голубую дверь, ночью казавшуюся почти черной, и положила под клеенку все деньги, что у нее остались, даже мелочь. И, как могла, поблагодарила свою незнакомую прапрабабушку за все это: за чудеса, за странную бабулю с ее волшебными дверями и даже за куклу, из-за которой все и началось.
Аглае было стыдно показываться бабушке на глаза, и она решила на какое-то время уйти жить в оазис. Неплохо было бы взять что-нибудь из вещей. Она прошла в свою комнату и собрала сумку. Барби с гнущимися руками и ногами приветливо ей улыбалась. И так захотелось хоть немножко поспать на кровати, а уже с рассветом отправиться туда, за белую дверь. Аглая обняла свою Барби и свернулась калачиком на постели.
Ей снилась неведомая прапрабабушка, которая сидела на кровати, улыбалась и гладила ее по голове, а потом сказала: «Не закрывай за собой дверь. Не оставляй открытой».
Мария Орехова
Бабка Настасья
Бабка Настасья тяжело опустилась на землю. Встав на колени и задрав зад, она припала жадными губами к едва заметному, пульсирующему среди влажных мхов ключу, и принялась жадно пить. Вода наполняла ее сладким холодом, остужала надорванное горло, унимала расшалившееся сердце. Напившись, Настасья перевалилась на спину и долго глядела в предутреннее небо, что уже начинало светлеть меж верхушек деревьев. «Закончилась ночь Купалы. И мой срок подходит», — подумала Настасья и вздрогнула. Она давно чуяла, что глаза стали не так остры, руки не так проворны, а ноги едва тащили дряхлое тело. Сила, что была ей дарована в семилетнем возрасте прабабкой, еще боролась со старческой немощью, но срок подходил.