И так во всем. Через семьдесят лет, в начале девяностых, на разрушенной Вилле «Рено» появятся киношники, приехавшие сюда, чтобы воссоздать ту, реликтовую жизнь. От звука их голосов оживут призраки, и вновь Танечка, Маруся, их старшая подруга Либелюль, ее несбывшаяся любовь – молодой человек со смешным, совсем немужественным прозвищем Мими и прочие обитатели давешнего Муми-дола начнут кружить по дорожкам парка, любоваться высокими северными звездами и слушать колдовской голосок немолчно журчащего ручья. Залюбовавшись своими полупрозрачными двойниками, актеры начнут один за другим перебегать в фантомную реальность, а юная дачница «из новых» Катя-Катриона, наоборот, повадится воровать из того мира артефакты – то фарфоровую куколку утащит, то малахитовую сережку, то невестин букетик… Сон? Аллегория? Не разобрать.
Но вдруг в совершенно фантастическую и, казалось бы, полностью утратившую связь с действительностью ткань повествования во всем своем суховатом великолепии вклинивается подлинная, документальная история. Вот хирург и священник епископ Лука, в миру Валентин Войно-Ясенецкий, пишет из своей ужасной туруханской ссылки письмо академику Павлову в Келломяки (письмо это в самом деле имело место, и Галкина цитирует его дословно). А вот реальные факты из жизни удивительного русского святого-подвижника Иоанна Шанхайского, сумевшего во время Гражданской войны спасти свою паству и вывезти ее из Китая на Гавайи. Вот поразительная история жизни сумасшедшего изобретателя Николы Теслы – прообраза толстовского инженера Гарина. Вот воспоминания Герберта Уэллса о визите в постреволюционную Россию и встречах с академиком Павловым. А вот малоизвестные факты биографии отца Павла Флоренского и подлинные воспоминания Даниила Андреева, в детстве тоже бывавшего в Келломяках, на Вилле «Рено», и едва там не утонувшего… Стоп: подлинные ли? Или здесь снова, как трава сквозь асфальт, пробивается к свету столь дорогая для автора фантасмагория?
Гадай, не гадай – всё равно ошибешься: что ни делай, Галкина обманет читателя десять раз из десяти, выдаст выдумку за правду, а правду замаскирует так, что ее не узнает даже историк-профессионал.
Разобраться, что же происходит на самом деле, а что лишь кажется героям или является в творческих озарениях режиссеру фильма Савельеву, было бы решительно невозможно, если бы не тонкая, но непрерывная путеводная ниточка в виде волшебного келломякского ручейка. Ручей этот, вытекающий из-под земли и потому несущий в себе всю мудрость мира, обладает весьма проказливым нравом. Он то дурит головы влюбленным, то жестоко потешается над исполненными серьезности киношниками, а то вдруг подает бесценные советы колеблющимся, исцеляет увечных и утешает отчаявшихся. Именно образ подземной воды, хранящей память обо всех событиях, былых и грядущих, – центральный для романа Галкиной, а изреченные бесчеловечным и звонким ручейковым голосом пророчества оказываются связующим звеном, намертво спаивающим разрозненные на первый взгляд эпизоды.
Именно эта поразительная связность всего со всем, невероятное чувство плотности, осязаемости и, при всей своей фантастичности, реальности созданного автором мира – главная примета прозы Галкиной. Сложность, многоуровневость сюжета и обилие персонажей роднит «Виллу “Рено”» с книгами Владимира Шарова, только вот воздуха, света и надежды в романе Натальи Галкиной несравнимо больше.
Антон Понизовский
Обращение в слух
Выпустив роман бывшего журналиста из команды парфеновского «Намедни» Антона Понизовского аномальным по нынешним временам тиражом 50 000 экземпляров, издательство «Лениздат» не ошиблось. Как ни трудно в это поверить, но толстенный том с выпендрежным названием, написанный никому не ведомым дебютантом, повествующий – ни много ни мало – о русской душе, да еще и состоящий преимущественно из монологов и диалогов, успешно обосновался в первой двадцатке бестселлеров и, похоже, не собирается ее покидать.
Нет, читатель не сошел с ума и никаких хитрых гипнотехник по отношению к нему питерские издатели не применяли – закономерность успеха Понизовского становится понятна, в общем, с первой же страницы. Несмотря на пафосную тему, полифоничную структуру и обилие, как сказала бы кэрролловская Алиса, «разговоров», «Обращение в слух» – добротный, классно придуманный и мастерски сделанный массовый продукт в самом высоком и благородном смысле этого слова.