Удивительные приключения рыбы-лоцмана

Как всегда у Рубанова, «Психодел» – роман многослойный. С одной стороны, это рассказ о конфликте поколений – не отцов и детей, но старших и младших братьев. Кирилл «Кактус» – типичный человек из девяностых, реликтовая рыба, всё еще зубастая и опасная, но уже очевиднейшим образом задыхающаяся на отмели нулевых, где правила устанавливают люди десятью годами моложе. С другой стороны, «Психодел» – это история гендерных стереотипов и их крушения: бодрые нулевые и приходящие им на смену 2010-е – время, когда накачанные мускулы и большой автомобиль перестают быть функциональной приметой настоящего самца, а миниатюрная девичья фигурка нередко маскирует недюжинную звериную хватку. При желании «Психодел» можно интерпретировать как роман о сломе эпох в целом (тема, не теряющая актуальности и пронзительности, о каких бы эпохах ни шла речь) или как затейливую вариацию на тему социального дарвинизма, при котором сильнейшие особи выживают, поедая слабейших.

Однако Рубанов не был бы Рубановым, если бы по своему обыкновению не уловил в вибрациях атмосферы, не выкристаллизовал и не предъявил читателю ключевой социальный и психологический тип текущего момента. И в этом качестве бодрая, умная и красивая Мила – одновременно уникальная и универсальная – по-настоящему идеальна. В самом деле, нынешнее время если кому и принадлежит, то именно таким Милам. И то, что это признаёт даже закоренелый мачо Рубанов, говорит о том, насколько велико их могущество.

Захар Прилепин

Черная обезьяна

[83]

За годы литературной карьеры нижегородец Захар Прилепин успел добиться очень многого. В первую очередь – безоговорочного внимания к любому своему слову. Очевидно, что и его роман «Черная обезьяна» – первый художественный текст после четырехлетней паузы – тоже будет прочитан более чем внимательно, разобран на смыслы и приемы, тщательно изучен, богато осмыслен и глубоко интерпретирован. И, в общем, это справедливо: пульсирующая в каждой прилепинской строчке энергия и невероятный вербальный дар, заставляющий привычные предметы наливаться новыми, порой пугающе яркими, цветами – вещи настолько редкие, что, пожалуй, даже самоценные. Однако (и утаивать это обстоятельство от будущего читателя нечестно) «Черная обезьяна» – чтение престранное и не сказать, чтоб особо приятное.

Роман выдержан в почтенном жанре, суть которого вкратце можно сформулировать как «талантливый литератор спускается в свой персональный ад». Главный герой (писатель и журналист, женат, двое детей – мальчик и девочка, морально неустойчив, близок к некоторым представителям властных структур, много курит) переживает глубочайший внутренний кризис, в ходе которого бесцельно наматывает круги по столице и ее окрестностям. Формальный повод для этих бестолковых метаний – попытка разгадать тайну необычных детей, которых ему зачем-то показывают в засекреченной правительственной лаборатории. Вроде бы, эти дети – представители какого-то нового биологического вида, начисто лишенного сочувствия и симпатии к себе подобным. Иными словами – то ли потенциальные, то ли уже вполне состоявшиеся убийцы, изверги и насильники.

Силясь понять, что же на самом деле не так с этими «недоростками», герой окончательно запутывает и усложняет свою и без того-то непростую жизнь. Он безвозвратно портит отношения с женой, ссорится с любовницей, становится причиной гибели привокзальной проститутки, теряет работу, а в довершение всех бед обретает врага в виде бывшего друга детства – ныне влиятельного и немного демонического человека из президентской администрации.

Что еще надо знать о романе «Черная обезьяна»? Что главная загадка в нем так и останется неразгаданной. Что жена главного героя сначала исчезнет, но после найдется в сумасшедшем доме. Что в книге много страшных, мучительных и откровенно чернушных сцен (начиная от сожжения в печке новорожденных котят и заканчивая зверской расправой с отрядом голубых касок, учиненной подростками в одной из африканских стран). Что количество крови, спермы, желчи и иных субстанций, разлитых и размазанных по страницам «Черной обезьяны», едва ли оправдывается какой-либо сюжетной необходимостью. И что стиль Прилепина как всегда безупречен – если, разумеется, под безупречностью понимать безотказную способность ставить дыбом шерсть у читателя на загривке.

Словом, престранная книга – как и было сказано выше. Ну, что ж – кому другому это, может, с рук бы и не сошло. Но не Прилепину. Прилепин – заслужил свое право говорить странное. Даже если понять, зачем и почему он это делает, заведомо не представляется возможным.

Обитель

[84]