Удовольствие есть наказание

А в этих этажах обязательно были бы квартиры, заполненные чудищами, убийцами, наркоманами, самоубийцами и т.д. Впрочем, это слишком пессимистично думать именно так и никак иначе. Ступенька за ступенькой становились расплывчатой лужей, как дом и квартира Элис. Такая одинаковая серая жидкая масса давила на глаза, изничтожая в них сам намёк на белок. Элис держалась за перила и кое‑как поднималась всё выше и выше. Живая и здоровая, она летела сквозь эту пучину каменной серой мерзостности, потонувшей в грязи. Следы табачного дыма переходили со стен на одежду и там замирали намертво. Отодрать, отлепить их при всём желании бы не удалось. Будто туберкулёз перешёл в реальный мир и обрёл материальный облик. Оптимальный вариант для Элис был – открыть в тот же миг свои прекрасные очи и наконец увидеть всё в полной мерзости красоте. Наконец, квартира. Как обычно, никто и не подумал запирать коричневую дверь с позолоченным номером. В прихожей красовался коврик с каким‑то турецким или арабским узором – Элис не разбиралась в таких. В квартире было до жути тихо. Здесь явно когда‑то была жизнь, которая сейчас куда‑то испарилась. С кухни несло неведомой прохладой, а, значит, никого там и не было. Рельса не любил холода, да и жары не любил. Он вообще много чего не любил, а вот её смог как‑то полюбить. Смог выцепить то, что скрывалось за чертовщинкой. Человек всё‑таки этот Рельса! Хороший и добрый. Но тут повеяло какой‑то гнильцой. Ужасный запах, если быть откровенным. Будто тухлую рыбу скрестили с настолько же тухлыми яйцами и курицей. После эту партию, верно, заставили увеличить запах в десять раз, ибо этот запах заставил Элис отодвинуться от сумрака и, наконец, начать ориентироваться в пространстве. Она начала потихоньку продвигаться к той комнате, где и был, предположительно, Рельса. К сожалению, это был именно он. Тело самоубийцы мирно лежало на стуле. На полу валялся пистолет, а из левого виска текла тёмная красно‑чёрная кровь. Лицо излучало счастье, будто он хотел умирать раз за разом. Элис закричала. Этот протяжный вой, кажется, было слышно со всех уголков земного шара. Такой человек! Уйти сейчас – просто глупость! Уходить из жизни – это вообще глупость! На столе была записка, гласящая, что надо Элис идти домой. Страх пропустил её, как нитку через шёлковую прядь паутины. Она начинала думать, что этот Рельса не специально себя убил. Ведь не мог такой хороший человек не жалеть себя и окружающих? Он был обязан жить! Ей казалось, что всё именно так. И теперь приходит осознание, что, возможно, именно ты виноват в смерти близкого человека. Но есть и надежда на искупление. Надежда ведь умирает последней, так? Значит, скоро умрёт и она, если умер первый. Боже, какие отвратные мысли льются на эту порочную белую бумагу! Уже и писать про эту дрянь не хочется.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Начал Катю целовать.

Фёдор Достоевский