Удовольствие во всю длину

Карлсон вылетел из класса, будто его выкинули за шкирку. Он снова был один.

– Нет? – сказал я.

Он помотал головой и щелкнул языком. У него были замашки продавца арбузов с овощного рынка…

Мы прощались с ним на набережной.

Стояла ночь. В свете фонарей мирно поблескивала вода.

– Ты сейчас куда? – спросил я.

Он махнул рукой в темень.

– Меня ждут, – сказал он.

Да, я это знал. Его действительно ждали.

Куда за ним спускалась Астрид Линдгрен? – думал я, идя по улице. Не обязательно в ад, но ведь откуда-то она должна была его вытащить.

На углу я заметил светящуюся вывеску ночного кафе. Мне нужно было выпить.

Как только я вошел внутрь, сразу увидел его.

Бук сидел у окна, пил пиво из высокого фужера и хрустел чипсами.

Вид у него был довольный.

Я взял пива и подвалил к нему.

– Привет, – сказал я, устраиваясь напротив.

Он мельком глянул на меня. Ты кто такой, хуйло из табакерки? – прочитал я в его глазах.

Мне было все равно, что он думал обо мне, потому что сегодня я видел ад и рай и они ничем меня не согрели.

Я начал говорить.

– Слушай, – сказал я, – Хэнк. Ты можешь думать обо мне все что угодно. Мне плевать. Я долго тебя искал, и вот что хочу тебе сказать. Ты филон – Хэнк. Самый настоящий филон. Когда там все остальные загибаются, ты преспокойно сидишь тут себе и глушишь пиво. Ты филон, но этим самым ты очень мне нравишься. Этим самым ты даешь мне надежду, понимаешь?

Понимал ли он? Во всяком случае, он смотрел на меня время от времени. Поглядывал как на идиота.

– А теперь, – продолжил я. – Дай мне благословение. Прошу тебя, маленькое короткое благословение.

Он смотрел, и в его испитом старческом лице я видел свое лицо.

Потом он взял в руки фужер и, не сводя с меня глаз, сделал большой глоток.

Затем открыл рот.

Из его рта посыпались буквы. Маленькие черные буковки сыпались из его рта.

Бук – буковки. Это было обычно, почти банально.

Затем его буквально вывернуло – он начал блевать. Буквы из его рта перепачкали весь стол и кое-где попали на меня. Стояла ужасная вонь.

Это было его благословением. Чем же еще это могло быть?

– Спасибо, – сказал я, вставая из-за стола.

К нам через зал с перекошенным от злобы лицом спешил бармен…

Наутро я наконец-то сел за комп.

Левый глаз болел и вообще плохо открывался.

Посреди писанины зазвонил мобильный. Я взял трубку. Это была жена.

– Привет, – сказала она. – Как твои дела? У нас все хорошо. Хочешь поговорить с детьми?

– Давай, – сказал я.

Трубку взял младший.

– Мне здесь нравится, – сказал он. – А Темке – нет.

– Хорошо, – сказал я.

– Мы, наверное, вернемся скоро, – сказала жена, снова беря трубку.

– Между раем и адом нет выбора, – вдруг сказал я.

– Что? – спросила она.

– Ничего, – ответил я.

Убей в себе рыбу

Хочется дойти до сути вещей, проникнуть в их глубину.

– Ты ж рыбак, так? – говорю я.

– И что дальше? – Женя не смотрит на меня, он занят.

– Какую самую большую рыбу ты поймал?

Мой напарник работает шуруповертом, ласковое прозвище «шурик», – металлический крепеж его стараниями с противным скрипом входит в дерево.

– Щуку – три восемьсот.

– На живца?

– На блесну.

– Нуууу, – тяну я окончание, делая вид, что разочарован.

– Что б ты понимал. – Женя тоже кривится, но презрительно.

Мы словно два актера на сцене, у каждого своя роль. Я играю, он подыгрывает. Зрителей нет, но нас это мало колышет. Мы поборники чистого искусства.

– Если бы на живца, – продолжаю я подкалывать.

– Много ты в этом понимаешь! – повторяет он.

– Ни черта. Научи меня рыбачить.

– Давай еще. – Не отвечая, он протягивает руку в перчатке, и я вкладываю в нее оцинкованный шуруп с шестигранной головкой.

Брезентовая ткань перчатки задубела, Женя не успевает зажать шуруп. Он скользит по скату и, пролетев с десяток метров, исчезает в снегу.

– Сорвалась рыбка, – говорю я.

– Мы так весь крепеж похерим, – беспокоится мой напарник. – Будем потом в снегу ковыряться.

– Так ты ж держи. – Я лезу в карман куртки за новым шурупом. Вынимаю все, что есть. – На, чтоб больше не передавать.

Вся горсть весело звенит по крыше. Для аплодисментов это жидковато, скорее, напоминает зубовный скрежет.

Женя изумленно глядит на меня.

– Тихо, спокойно, – предупреждаю я. – Только не ори.

Ухватившись за привязанную к кирпичной трубе веревку, я начинаю спускаться по скату. Перебирая руками, сползаю вниз по оцинкованным листам, к самому краю, куда прислонен конец деревянной лестницы. Кровля гладкая, только торчат крепежные головки.

Ногой нащупываю верхнюю перекладину. Затем следующую.

– Женя! – кричу я наверх.

Из-за конька со стороны противоположного ската появляется голова в зеленой вязаной шапке.

– Ну?

Я отпускаю веревку и перехватываюсь за лестницу. Мне хочется сказать ему что-то ободряющее, но я не нахожу нужных слов.

– Держись, – говорю я.

– Давай быстрее, – просит он. – Холодно тут сидеть.

Да, холодно, это правда. Мороз градусов за двадцать. Мы тут пятый день. Сегодня должны закончить, и завтра – домой. Оттого у меня прекрасное настроение, хотя я замерз не меньше Жени.

Я оббегаю дом, отхожу на несколько метров, чтобы скат открылся мне весь.