В животе — жуткие рези. Но я не знаю: то ли это вина, то ли запор, вызванный закупоркой прямой кишки.
В любом случае я под завязку набит дерьмом.
Я боюсь смотреть Денни в глаза. Поэтому я смотрю в сторону — в ночь за темным окном над раковиной. Мое отражение в черном стекле напоминает мне маму — такое же изможденное и исхудавшее. Новоиспеченный праведник, предположительно богоподобный и богоравный Святой Я. Бет смотрит на меня, сложив руки на груди. Денни сидит за столом, ковыряется пальцем в ухе и смотрит, чего он там наковырял.
— Мне просто хотелось, чтобы ты понял, что я тебе нужен, — говорю я. — Чтобы ты мне сказал: дружище, мне нужна твоя помощь.
Денни с Бет смотрят на меня — внимательно смотрят, по-настоящему, — а я смотрю на наши отражения в оконном стекле.
— Ну да, — говорит Денни. — Мне нужна твоя помощь. — Он говорит, обращаясь к Бет: — А когда нас показывали по телику?
Бет пожимает плечами:
— Во вторник, кажется. — Она говорит: — Нет, подожди. А сегодня какой день недели?
И я говорю:
— Так я тебе нужен?
И Денни кивает на бумажную трубочку у меня в руке. Он подставляет мне ухо и говорит:
— Слушай, дружище, прикольная штука. Давай повторим. Второе тоже почистим, ага?
Глава 39
Когда я добираюсь до церкви, на улице уже темно. Начинается дождь. Нико ждет меня на стоянке. Она возится у себя под пальто, вытащив руку из рукава. На пару секунд рукав провисает пустой, а потом она снова сует в него руку. Лезет во второй рукав и вытаскивает оттуда что-то белое и кружевное.
— Вот, подержи пока, — говорит она и сует мне в руку теплый комочек кружев и эластичной ткани.
Ее бюстгальтер.
Она говорит:
— У меня нет карманов.
Она улыбается уголком рта и легонько прикусывает нижнюю губу. В ее глазах — дождь и отблески уличных фонарей.
Нет, говорю я ей. И больше не надо совать мне свое белье.
Нико пожимает плечами и засовывает бюстгальтер обратно в рукав. Все сексоголики уже наверху, в комнате 234. Пустынные коридоры. Сияющий навощенный линолеум и доски объявлений на стенах. Церковные новости и детские рисунки. Портреты Иисуса и апостолов, нарисованные прямо пальцем. Иисус и Мария Магдалина.
Мы идем в комнату 234. Я иду первым, Нико отстает на шаг. И вдруг она хватает меня за ремень и тянет к стене. К доске объявлений.
Я еле иду. В животе — жуткие рези. Когда Нико резко дергает меня за ремень, ремень давит на вздутый живот, и боль выходит отрыжкой, обжигающей горло кислотой. Она прижимает меня к стене, раздвигает мне ноги коленом и обнимает за шею. Грудь у нее — теплая и мягкая. Она впивается губами мне в губы, и мы оба дышим ее духами. Ее язык — у меня во рту. Она трется об меня ногой, но эрекции нет. Есть только закупоренный кишечник.
Спазмы и рези могут означать рак ободочной и прямой кишки. Или острый аппендицит. Или гиперпаратиреоз. Или надпочечную недостаточность.
Смотри также: закупорка кишечника.
Смотри также: инородное тело в прямой кишке.
Кто-то курит. Кто-то кусает ногти. Для меня главным лекарством был секс, но сейчас, когда Нико страстно елозит по мне, я ничего не могу.
Она говорит:
— Ладно. Поищем другое место.
Она отступает, и я сгибаюсь пополам от боли в животе и кое-как ковыляю к двери в комнату 234. Нико идет следом за мной и шипит.
Она шипит:
— Нет.
В комнате 234 ведущий объявляет:
— Сегодня мы будем работать над четвертой ступенью.
— Только не здесь, — говорит Нико, но мы с ней уже стоим в дверях, и вся толпа смотрит на нас. Они сидят за большим столом, заляпанным краской и измазанным пластилином. Пластмассовые стулья такие низкие, что у всех колени торчат чуть ли не над столом. Они все смотрят на нас. Эти мужчины и женщины. Городские легенды. Клинические сексоголики.
Ведущий говорит:
— Кто-нибудь уже начал работать над своей четвертой ступенью?
Нико прижимается ко мне и шепчет мне в ухо:
— Если ты пойдешь к ним, к этим законченным неудачникам, между нами все кончено.
Это говорит Нико.
Смотри также: Лиза.
Смотри также: Таня.
Я обхожу стол и падаю на свободный стульчик.
Все таращатся на меня, и я говорю:
— Привет. Меня зовут Виктор.
Я смотрю Нико в глаза и говорю:
— Меня зовут Виктор Манчини, и я сексоголик.
Я говорю, что, похоже, я крепко застрял на своей четвертой ступени.
Странно, но нет ощущения конца. Есть ощущение начала.
Нико по-прежнему стоит в дверях, и у нее в глазах дрожат слезы. Настоящие слезы, и она размазывает их по щекам, и на щеках остаются черные пятна, потому что тушь у нее потекла. И она говорит. Нет. Кричит. Она кричит:
— А я — нет!
И бюстгальтер падает на пол у нее из рукава.
Я указываю на нее кивком и говорю:
— А это Нико.
И Нико говорит:
— А идите вы все в пизду. — Она поднимает бюстгальтер, и вот ее уже нет.
И тогда все говорят: привет, Виктор.
А ведущий говорит:
— Ладно.
Он говорит:
— Как я уже говорил, лучший способ проникнуть в самую суть проблемы, это вспомнить тот раз, когда вы потеряли девственность…
Глава 40
Где-то в небе, в направлении северо-северо-восток от Лос-Анджелеса. У меня уже все болит, и я прошу Трейси прерваться на пару минут. Это было давно. В другой жизни.