Удушье

Что-то тихонько сопит в районе моего живота, но не у меня в животе.

Урсула заснула. Ее рука падает с моего члена, который тоже уже увял. Ее волосы рассыпались у меня по ногам. Ее теплое ухо давит мне на живот.

Спина жутко чешется, это солома впивается в кожу через рубашку.

Цыплята возятся в пыли. Пауки плетут паутину.

Глава 38

Ушную свечу сделать просто: берете кусочек обычной бумаги и сворачиваете его в тонкую трубочку. Ничего сложного в этом нет. Но начинать нужно с малого.

Все это — издержки моего медицинского образования.

Обрывки знаний для просвещения школьников, которых водят в колонию Дансборо на экскурсии.

Ушная свеча — это не чудо. Но может быть, надо как следует потрудиться, чтобы в конце концов совершить настоящее чудо.

Денни весь день громоздил свои камни под проливным дождем, а вечером он приходит ко мне и говорит, что у него в ухе серная пробка и он совсем ничего не слышит. Он садится на табуретку на кухне. Бет пришла с ним. Она стоит привалившись задницей к кухонной стойке. Денни сидит положив руку на стол.

Я говорю ему: сиди смирно. Не дергайся.

Я сворачиваю кусочек бумажки в плотную трубочку и говорю:

— Я вот что думаю: а что, если Иисусу Христу пришлось долго практиковаться в роли сына Божьего, пока у него не начало получаться.

Я прошу Бет выключить верхний свет и вворачиваю Денни в ухо бумажную трубочку — в темный и плотный слуховой проход. В ушах у него растут волосы, но их не так много, так что опасности возникновения пожара нет. Вворачиваю ему в ухо бумажную трубочку. Не очень глубоко. Так, чтобы она держалась и не выпадала, когда я ее отпущу.

Я пытаюсь сосредоточиться и не думать об ухе Пейдж Маршалл.

— А что, если Иисус поначалу вообще ничего не умел, — говорю. — И только потом у него начали получаться нормальные чудеса.

Денни сидит в темноте, и у него в ухе торчит белая бумажная трубочка.

— Странно только, что в Библии ничего не написано про его первые неудачные попытки, — говорю я. — Он вроде как начал творить чудеса уже после тридцати. А до тридцати что он делал?

Бет выпячивает лобок, я чиркаю спичкой о молнию у нее на джинсах и подношу крошечный огонек к кончику трубочки в ухе у Денни.

В кухне пахнет жженой серой.

От горящего кончика трубочки поднимается струйка дыма, и Денни говорит:

— А больно не будет? Ты там осторожнее, ладно?

Пламя подбирается ближе к его голове. Прогоревший конец трубочки разворачивается и отрывается. Черные хлопья сгоревшей бумаги с ярко-оранжевыми искорками по кромке сперва поднимаются к потолку, а потом падают на пол остывшими завитками.

Ушная свеча называется так вовсе не от балды.

И я говорю:

— Наверное, Иисус начинал с того, что просто делал людям добро, ну, типа переводил старушек через дорогу или подсказывал водителям, что у них фары остались гореть. — Я говорю: — То есть не то чтобы конкретно старушки и фары, но общий смысл, я надеюсь, понятен.

Я говорю, наблюдая за тем, как огонь подбирается к уху Денни:

— Наверное, Иисус не один год готовился к своему грандиозному чуду с хлебами и рыбами. И воскрешение Лазаря — тоже, наверное, не просто так получилось, а после долгой и тщательной подготовки.

Денни отчаянно косит глазами вбок, пытаясь определить, где там огонь. Он говорит:

— Бет, я там еще не горю?

Бет смотрит на меня:

— Виктор?

И я говорю:

— Все в порядке.

Бет еще плотнее вжимается задницей в стойку, отводит глаза и говорит:

— Похоже на средневековую пытку.

— Может быть, — говорю я, — может быть, поначалу он даже не верил в себя, Иисус.

Я наклоняюсь над ухом Денни и задуваю пламя. Одной рукой беру Денни под подбородок, чтобы он не дергал головой, а свободной рукой вынимаю остаток бумажной трубки у него из уха. Показываю ее Денни. На бумаге — темно-коричневые подтеки. Серная пробка.

Бет включает верхний свет.

Денни вручает ей обожженную трубочку.

Бет ее нюхает и говорит:

— Воняет.

Я говорю:

— Может быть, чудеса — это тот же талант, и надо его развивать; и начинать с малого.

Денни прижимает ладонь к уху и резко ее убирает. Еще раз. Еще.

Он говорит:

— Да, теперь явно лучше.

— Я не в том смысле, что Иисус показывал всякие фокусы с картами, — говорю я. — Но можно начать хотя бы с того, чтобы не обижать людей, не делать им больно. Уже будет неплохо.

Бет подходит к Денни и наклоняется над его ухом, придерживая одной рукой волосы, чтобы они не мешались. Она щурится и вертит головой, пристально вглядываясь в его ухо под разными углами.

Я скручиваю из бумаги еще одну трубочку и говорю:

— Я слышал, тебя тут по телику показали.

Я говорю:

— Это я виноват. — Я все скручиваю бумажку в тугую трубочку. Я говорю: — Прости.

Бет выпрямляется и смотрит на меня. Денни ковыряется пальцем в ухе, потом вынимает его и нюхает.

Я говорю:

— Я хочу измениться: стать лучше. Ну хотя бы попробовать.

Я больше не буду обманывать, больше не буду давиться едой в ресторанах. Спать с кем попало. Больше — ни-ни. Никаких беспорядочных половых связей.

Я говорю:

— Это я позвонил в Городской совет и пожаловался на тебя. Это я позвонил на телевидение и наговорил им всего.