Уфимская литературная критика. Выпуск 6

Дабы скрыть серьезные недостатки образования (а то и безнадежную серость), поэты-теоретики удобряют свою речь огромным количеством авторитетных терминов, не всегда, впрочем, понимая их смысл. Смысл, пожалуй, и не обязателен, поскольку с интеллигентностью в глазах внимают этим речам – такие же. Сленг вообще существует не для обмена информацией, а для выявления принадлежности к определенной общности.

Принятие такой неестественно громоздкой языковой системы и такое странноватое поведение психология объясняет глубокими комплексами, неуверенностью в себе, но сейчас не о психологии речь, о литературе.

По сравнению с другими видами искусств, литература имеет бесспорное преимущество – семиотический знак ея доступен почти всем: в советские времена 98 процентов населения умело читать и писать. То есть все они, эти проценты, – потенциальные литераторы. Можно категорическим тоном поговорить о таланте, но стоит ли, ведь мы живем в свободной стране, а всякая деятельность, не запрещенная законом, разрешена. В конце концов, пусть пишут, лишь бы с электричеством не баловали.

Так ведь нет, балуют.

Причем как-то фискально, без бравады. Прикрывая беспочвенную ненависть приподнятым воротником. Решимости бороться за убеждения хватает только на то, чтоб извести соседскую кошку. Почему не пойти к трибуне с прямыми глазами, развернув какие ни наесть плечи? Неужели внутреннее содержание поколения «пепси» – исключительно пузырьки? Вокруг война, преступность, наркомания, взрываются жилые дома и возводятся публичные. Где же несогласные? Десять лет первое лицо правило страной, практически не отрываясь от работы с документами. Где же диссиденты? Литературные хулиганы, в конце концов? Не пакостники, а хулиганы?

Да, теперь и витрину-то не разобьешь, все частное. Это вам не милиция, могут быть неприятности. Тихий какой-то народ пришел в литературу. Сетераторы, извините за выражение. Могут, ведь могут, глядя в монитор, обложить себе подобного хрустящим матом, но ни лиц у них, ни имен, одни воробьиные клички.

Чтобы как-то оправдать свои несчастные буковки, они пытаются отгородиться от полноценной литературы какими-нибудь кавычками, типа «актуальная литература». Ничего, казалось бы, страшного. Пусть живут в своей резервации. Но если присмотримся, получится, что остальная литература не актуальна. Для кого не актуальна? Не важно, название такое. Извините, важно. Потому что дальше начинается великолепная алхимия.

Когда алхимик (классический алхимик) намеревался вторгнуться в структуру предмета, он начинал с этимологии, производя манипуляции с самим названием предмета. И, увы, материалисты, получалось. А в нынешние времена все выглядит совсем просто.

Что есть предмет, господа? Предмет, господа, есть не столько предмет, сколько совокупность представлений о предмете (оформленная, при необходимости, в наукообразную систему). Так? Так. Когда в народных умах между этой системой и предметом устанавливается окончательное тождество, то обнаруживается, что терминология, на которой эта система держится, имеет какие-то допуски, неясности, а вся система оказывается подвижной, притом, что знак тождества остается неколебим. Одним словом, не удивляйтесь, если завтра юрист вам сообщит, что квартира вам уже не принадлежит, потому что никогда и не принадлежала.

Так, обидное слово «бездарность» можно заменить уважительным «минимализм». А в контексте минимализма случайную фразу можно трактовать уже как глубокомысленную. Или как намек на что-нибудь эзотерическое. И так далее.

Очевидно, что народные пласты, живущие на грани литературного минимума, за любую недобросовестную схоластику будут держаться всеми конечностями. Потому что это шанс. Минималов по-человечески жаль, но иногда хирургическая откровенность необходима. Во-первых, сколько «халва» ни повторяй, ума все равно не прибавится, а во-вторых, и новизны тут тоже нет: подобного рода дадаизмами литература перебесилась полвека назад. Кстати, постмодернизм, тихо отходящий в историю, не является находкой последних десятилетий. Возьмем Брета Гарта. Прием ироничной апелляции к базовому литературному произведению, весь этот жеманный полонез на чужом ассоциативном поле Гарт исполнил так тонко и артистично, что произведения его актуальны и через 150 лет.