Я в март вошел, в тот мир жестокий,Где май зажегся на припеке,А княжество зимы — в тени.О, город-мальчик! ПротяниТатуированную руку,Дай краскам — ночь, дай море — звуку,Но вновь со мной соединиВосторгов медленную муку.И — вверх по лестницам бесплотным,Вольнолюбивым, многосчетным, —К судоремонтным мастерским!И — вверх, вослед ночным прогулкамК домам-ханжам, к домам-шкатулкамПо переулкам неземным.Акации. Пучки сирени.Дворы каретных заведений.Где древний Рим деревней спит.Все пышет: упряжь, кузов, части…Но нет коня, нет конской масти,Чтоб нас обдать огнем копыт!Вот Путнынь — уроженец Жмуди,Чей подоконник тонет в грудеСкрепленных клейстером значков,Усыпан пестрядью петличекПогон, сереброкрылых птичек —Нездешним миром пустяков.Здесь улицы дрожат, как сходни.Я помню праздник ежегодний,Закатных красок густоту,И возле боен — запах крови,И шлюх, одетых в траур вдовий,И прапорщиков на мосту.То были сыновья хористокИ дворничих, и вдов-модисток,То были дети без отцов.Их вспомнил вдруг в кровавый праздникОтец — окраинный лабазник —И полюбил в конце концов.И в памяти встают ночамиДеревни с буйными бахчами, —Там были наши братья. ТамОни печатали листовки,И чистили свои винтовкиИ ждали боя.По утрам.Речитативом старых арийВрывался в город запах гариИ на заставе замиралОт робости, по-детски влажен,Как бы на миг обескураженТобою, биржевой хорал.Как бы на миг. Но вскоре, вскореТриустую собаку — мореДразня животной теплотой,Мешался с запахом миндальным,Кондитерским, колониальным,Тавотным, серным…В мастерскойУ Путныня еще не гасло.Утюжный дым и копоть маслаКолеблет суетня подков.То — в мутных стеклах чей-то топот,Невнятный счет и смутный шепот,То — смута в бездне шепотков.Два бешеных удара. Споря,Два выстрела несутся с моря.Две — в гавань — барышни летят,Везет их офицер в черкеске,И кони в раздвоенном трескеПодкову счастья золотят.<1934>
15
МИР
Мир в отрочестве был не в облаках,А на земле, как наш огонь и прах,Невидимый, таился как бы рядомС дворами, где мешались рай и срам,Где шушера теснилась по углам,А краденое прятали по складам.И сладок нам казался переход,Когда мы видели на хлябях вод,Нет, не дыханье, — тень его дыханья!Не часто в жизни думали о немИ, умирая, знали: не найдемГудящего бок о бок мирозданья.Тот мир не то чтоб так уж и хорош:В нем та же боль жила, и та же ложь,И тот же блуд, безумный и прелестный,Но был он близок маленькой душеХотя бы тем, что нас пленял ужеОдной своей незримостью телесной.1934