Угодный богу

Он развернул свиток и принялся читать древние иероглифы, нарисованные за несколько столетий до его рождения, и по мере углубления в чтение лицо Эхнатон начинало озаряться тем внутренним свечением, которое так стремился уловить и передать Тутмес. Скульптор принялся работать, стараясь издавать меньше шума, но, казалось, даже гром не был способен оторвать Эхнатона от мысли, заключенной в папирусе и жгущей огнем разум фараона.

– «Они не воздвигали пирамид

Из меди и не строили надгробий.

Имен их память камня не хранит,

Детей у жен их не было в утробе, – читал он. -

Но есть от них писание – наследство,

Оставленное ими в поученьях:

Бессмертное божественное средство,

Свет мудрости в древнейших изреченьях.

Дома и двери созданные пали,

Жрецы заупокойных служб исчезли,

Покрыты грязью памятники стали,

Забытые гробницы рты разверзли.

Но имена их помнят книги эти,

Написанные ими, пока жили,

И знать, кто написал их, будут дети

И согнутые жизнью старожилы.

Угаснет человек, истлеет тело,

Все близкие сойдут с лица земного,

Но вечное писанье не истлело,

Заставив об ушедших вспомнить снова –

Устами тех, кто передаст его в уста другие.

Они сокрыли волшебство от глаз людей.

Но наставлений их жемчужины драгие

Читают и в мельканье новых дней.

Они ушли от нас в места иные,

Где им приют дает блеск звезд златых.

Их имена исчезли вместе с ними,

Но свет писаний заставляет вспомнить их».

Некоторое время фараон сидел, погруженный в свои мысли. Он ничего не замечал вокруг. Тутмес торопливо работал, стараясь не упустить ни одной детали в этом лице, так сразу изменившемся под воздействием внутреннего света. Расширившиеся глаза с гигантскими зрачками казались горящими факелами, а разгладившиеся морщины делали фараона моложе на два десятилетия. Что-то неуловимое, может быть, игра теней, в один момент сделало Эхнатона восхитительно красивым, и Тутмес был поражен. Он вдруг увидел то, что всегда видела в фараоне царица Нефертити, и это казалось ваятелю настоящим открытием. Он невольно залюбовался своей моделью.

А повелитель в этот момент обратился к нему:

– Скажи, почтенный Тутмес, нужна ли память мертвому человеку?

– Я не понимаю тебя, владыка, – не отрываясь от дела, ответил ваятель.

– Я говорю о той памяти, которую так стремятся оставить о себе все правители Египта. Они губят человеческие жизни на возведении немыслимых сооружений. Но разве это будет важно им, когда они покинут наш мир и сольются с мертвыми? Ты можешь мне сказать, что и я возвожу храмы и дворцы, строя города руками бесправных и беззащитных. Но так ли обстоит дело в действительности?

– О, повелитель, никто не обвиняет тебя в том, что ты построил Ахетатон. Напротив, ты осчастливил многих. Люди славят тебя за новый город и за свободу от жрецов.

– Вот! – громовым голосом воскликнул Эхнатон. – Ты сказал, что люди радуются освобождению от жрецов, а не от жестоких богов; славят меня не за справедливого бога, а за новый город, где они обрели приют и смогли зарабатывать на жизнь. Это и есть людская сущность! И мне, боюсь, не исправить ее!

– Но, повелитель, – возразил фараону Тутмес, не отрываясь от работы. – Народ понял различие между богами и жрецами, их слугами, и за это тебя будут помнить вечно!

– У них, возможно, свои представления о счастье и о боге, – сказал Эхнатон, стараясь казаться равнодушным. – Люди больны своей бездумностью, которая уподобляет их животным. Свободу от жрецов они почитают за счастье. Но это только начало, за настоящее счастье нужно бороться, – глаза фараона горели и, казалось, под этим взглядом воспламенился бы камень.

Эхнатон смотрел за окно на гладь бассейна и выглядел бесконечно одиноким, точно пребывал один во вселенной.

Неожиданно, без сообщения слуги, в комнату быстро вошел Хоремхеб, мельком взглянул на Тутмеса и остановился перед фараоном.

– О, могущественный владыка Обеих Земель, – сухо сказал он. – Я осмелился войти к тебе, не дожидаясь, пока ты освободишься, но ко мне только что прибыл человек с посланием от моего тестя, знатного нома Анхота.

– Что случилось? – не выражая недовольства и вообще ничего не выражая, кроме спокойного равнодушия, спросил Эхнатон.

– О, повелитель! Необходимо собрать войско и сегодня же отправиться в бывшую столицу, проверив все на месте.

– Что случилось? – вновь повторил фараон.

Хоремхеб искоса взглянул на скульптора, ни на миг не прерывающего работу, и, подумав, ответил:

– В Уасете знать поднимается против тебя, повелитель. Она хочет силой заставить фараона действовать в угоду ей. Мой тесть сообщает об этом.

Тутмес перестал стучать и тревожно посмотрел на военачальника.

Эхнатон же, не изменившись в лице, в течение нескольких мгновений обдумывал услышанное и повелел:

– Отправляйся.

Хоремхеб молча поклонился и вышел прочь.

Взгляд фараона оставался невозмутимым.

Вечером того же дня Тутмес после занятий провожал Халосета до ворот. На огромном дворцовом дворе им повстречался главный скульптор Юти. Халосет низко поклонился ему в знак приветствия, прижимая к груди правую руку. Тутмес и Юти обменялись легкими поклонами.