Голос его лился звучно, рассекая знойный воздух и достигая самых отдаленных уголков храмового двора. Люди заполняли обширный двор и пространство около него. Все внимательно слушали фараона. Даже бедняки и инородцы не гомонили. А кому не было слышно, тот тихонько спрашивал впереди стоящих и от них знал о том, что происходит у алтаря.
– Мой бог Атон хочет, чтобы мои приближенные последовали примеру своего фараона и отреклись от старых имен, взяв взамен другие. Кто готов по доброй воле принять нового бога вместе с тем именем, которое буду давать я?
Он вновь посмотрел на собравшихся, но никто не изъявил желания сменить имя. Фараон был спокоен и великодушен.
– Я не принуждаю никого. Я не угрожаю карой Атона, величайшими бедами и болезнями, как это сделали бы жрецы Амона. Я не хочу уподобляться им, погрязшим в злобе и жадности. Мой бог ждет, когда в Ахетатоне загорится свет любви и милосердия – начало всех начал в человеке. Пусть не будет боязни и зависти, корысти и недоброжелательности. Каждый из вас должен построить новый город в своем сердце. Под знаком солнца с сотнями лучей-рук нам предстоит творить добро, согревать мир, успокаивать отчаявшихся, выполнять свой долг перед людьми, своим даром и тем богом, что в сердце каждого честного человека. Так пусть же тот, кто хочет жить по-другому, закроет дверь в прошлую жизнь и отречется от старого имени. И пусть никто не попрекает его прошлым, как и не благодарит за его отважное решение измениться, ведь никто не благодарит воду за то, что она течет…
В толпе зашумели.
–…Не говорит спасибо птице за то, что она летает… Лишь солнечный диск Атона, дающий нам жизнь, имеет право на благодарность, – фараон перевел дыхание. – Так кто же из вас, мои приближенные, по собственной воле готов принять имя, угодное Атону?
На несколько мгновений все застыли. Но вот медленным и твердым шагом вперед выступил Асахадон. Голову его покрывал пышный парик моды времен прошлого фараона – уши наполовину закрыты. И ничто в этом двадцатипятилетнем человеке не напоминало того робкого юношу, младшего жреца храма Амона, кем он был всего три года назад.
– О божественный! – степенно обратился он к повелителю, но тот перебил его:
– Нет, Асахадон, не надо так более называть меня. Я по-прежнему фараон Египта и жрец Атона, но в отличие от моего божественного отца, сияющего на небо, телесен и смертен.
Асахадон растерялся, не зная, как обратиться к фараону. Зависла пауза, полная неловкости. Простолюдины уже начинали посмеиваться. Нефру беспомощно смотрела на молодого человека, переводя взгляд на супруга, неотрывно следящего за Асахадоном и готового в любой момент прийти ему на помощь.
Но этого не понадобилось.
Молодой человек решительно подошел почти вплотную к повелителю и, встав на одно колено, склонил голову в знак почтения.
– О, мой старший брат! – сказал он громко, упираясь взглядом в стопы фараона. – Я называю тебя так, потому что ты верховный жрец нового бога, а я тоже когда-то был жрецом. Я принимаю Атона, принимаю все, что ты сегодня сказал. Я хочу идти за тобой, мой старший брат, Эхнатон.
В народе зашумели.
Фараон простер руки к солнцу, совсем как в тех статуях возле резиденции и, подняв вверх лицо, звучно произнес:
– О, сотворивший мир, Атон, бог земли и мой божественный отец! Повинуясь твоей воле и исполняя свой долг, я нарекаю стоящего передо мной человека новым именем, как если бы он родился только сегодня. Отныне Асахадон будет зваться Сменкхарой, и станет он моим бессмертным помощником и вторым жрецом отца моего Атона.
Фараон рассчитывал, что среди собравшихся разразится буря; но этого не произошло. Простолюдины шептались, приближенные с недоверием взирали на нового жреца. Эхнатон, ища поддержки, взглянул на Нефру, и она улыбнулась ему.
Асахадон быдл растерян не меньше повелителя, но тот, взяв себя в руки, положил ладонь ему на плечо и сказал:
– Сменкхара! Встань и займи свое место подле меня в храме Атона, – и жестом указал налево от себя; тот повиновался.
Видя это, Хоремхеб закусил нижнюю губу, но тут же услышал обращенные к нему слова фараона:
– Почтенный военачальник. Бог Египта ждет тебя.
– О, мой повелитель! – кланяясь, ответил Хоремхеб. – Я слишком занят войной, чтобы думать о мирной жизни, а ведь новый бог призывает к милосердию.
– Атон опечален вместе со мной, – сказал фараон. – Но он милостив и моими устами нарекает тебе имя Паатонемхеб, в знак благодарности и уважения к своему преданному слуге.
Хоремхеб не нашелся, чем возразить.
– Тотмий, – вдруг позвал Эхнатон.
Начальник скульпторов вздрогнул и оглянулся на Паренеффера. Тот молча сделал ему одобрительный знак.
– Подойди, Тотмий, – велел фараон.
Молодой человек повиновался. Он подошел и остановился перед повелителем, широкоплечий высокий иноземец с голубыми глазами.
Эхнатон некоторое время смотрел в эти глаза, а затем повернулся к собравшимся и сказал: