Угол покоя

– Да, она заболела, плачет. Мисс Линтон сказала…

– Погоди секунду.

Она положила боком курицу на колоду – круглый глаз, кожистое веко, клюв разинут – и одним коротким ударом отхватила ей голову. Топор остался торчать в колоде рядом с маленькой, аккуратной, очень мертвой головой; безголовая курица хлопала крыльями и скакала вокруг них, разбрызгивая кровь и взметая тополиный пух. Олли изо всех сил держал тугоуздую лошадку. Миссис Олпен вытерла руки о фартук и, заведя их назад, дернула завязку.

– Салли! – проорала она. – Слышь, Сал!

Разгребая сапогами пыль, перья и тополиный пух, она пошла к ограде корраля, там повесила фартук на столб и, поддернув юбку, пролезла между жердями. Олли, поглядев на лошадь в коррале, впал в отчаяние. Это была горбоносая пахотная лошадь из тех, каких его мать всегда называла похоронными процессиями.

Он порывисто спешился, перекинул поводья через уши лошадки.

– Вы мою возьмите! Я пешком пойду.

Но миссис Олпен взглянула раз на взмокшую скользкую спину лошадки и мотнула головой однократно – туда и назад. Пахотная лошадь не хотела брать удила, и у нее была треснутая морда. Олли, держа поводья, чувствовал, как ветер холодит между ногами, где штаны намокли от пота. Внизу, на речном берегу, двое младших Олпенов вышли из ивняка с удочками, солнце блеснуло на серебристом боку рыбины, которую они несли.

– Сал! – завопила миссис Олпен, пропихивая уши пахотной лошади в оголовье.

Из дома донесся чей‑то громкий зевок. Олли обернулся и увидел в дверях Салли Олпен, она потягивалась с разинутым ртом. Потом неспешно двинулась через двор, остановилась, брезгливо вытерла босую ступню о землю и пошла дальше. На ее щеке отпечатался рисунок наволочки или подложенной салфетки. Она блеснула темными глазами, покосившись на Олли, и прислонилась к ограде корраля, подавляя зевоту, передергиваясь и мотая головой.

– Ощипай и выпотроши эту куру, – сказала ее мать. – Ежели не вернусь сегодня, ты и Герм поможете отцу доить, слышишь? И ужин сготовь. Ты за хозяйку.

– А что случилось‑то? Ты куда?

Миссис Олпен, не отвечая, накрыла пахотную лошадь попоной, задубелой от пота и шерсти. Олли никогда еще не видел, чтоб человек двигался так медленно. Ему не нравился заносчивый взгляд, который косила на него Салли Олпен, но, чтобы ускорить дело, он сказал ей:

– Моя мама заболела.

– А, знаю, как же, – сказала Салли. – Ребенка рожает.

– Да не рожает она! – Он был в ярости. Что она может знать, эта непричесанная, с мятым лицом и грязными ногами? Он приплясывал от нетерпения. – Поскорей, миссис Олпен!

Миссис Олпен стащила с верхней жерди седло с одним ломаным стременем и сухой покоробленной юбкой, перекинула через горбоносую и подергала за рожок, чтобы село плотнее.

– Иди, займись курой, – сказала она Сал. – На солнце чтоб не валялась. И не кидай под дверь перья и потроха, а то они по всему по двору потом.

Сал улыбнулась Олли непонятной улыбкой, взяла курицу за ноги и стала задумчиво смотреть, как у нее капает из шеи. Миссис Олпен крякнула, затягивая подпругу, и дала старой горбоносой хорошего пинка под брюхо, чтоб дышала как следует. Так все медленно! Двое мальчишек побежали по речной тропе к дому. Олли взобрался на жердь корраля и сел на свою лошадку, чтобы быть выше них, когда они явятся. Мама никогда не поощряла его к дружбе с Олпенами. Они были чужого племени, потенциальные недруги. Но вдруг с высоты он увидел пыль от быстро едущей к ним по речной дороге коляски и узнал мулов, вороного и рыжего, и высокого мужчину на сиденье.

– Все в порядке! – закричал он. – Не волнуйтесь, миссис Олпен. Вон мой папа! Все в порядке уже!

И перед ними всеми – перед миссис Олпен с ее кожистым лицом, перед девицей с окровавленной курицей в руке, перед пыхтящими мальчишками с болтающейся на раздвоенной палке и пыльной уже рыбиной, которых распирало от вопросов, – он заплакал. Вслепую рванул поводья и, хлеща лошадку и колотя ее каблуками, погнал со двора навстречу коляске.

Его отец до этого встретил на дороге Джона и все уже знал. Он не позволил миссис Олпен даже расседлать пахотную лошадь – сразу посадил женщину в коляску, едва колеса перестали крутиться. Сына, кусавшего губы и гримасами старавшегося размять сохнущие щеки, он спросил:

– Сядешь к нам, Олли? Пони твоего мы можем в поводу.

Олли покрутил головой. Несколько секунд отец, не улыбаясь, всматривался в него. Потом повернулся, сказал что‑то миссис Олпен и хлестнул мулов. Они рванули с места, оставив Олли позади, и он исступленно ринулся следом, не только чтоб догнать, но и чтоб у Олпенов осталась картина его бесшабашной езды.