Угол покоя

В горах шел дождь. Вершины затянуло черными тучами, а над ними громоздились, высоко уходя в голубое пока еще небо, белые ливневые облака с яркими серебристыми краями. Молнии шарили по грозовому фронту, гром прокатывался по каньону, как будто свергался каменный оползень. Там, где тропа входила в горло каньона, Олли обернулся и увидел, что широкая, поросшая полынью котловина позади него все еще залита мутноватым от пыли солнечным светом. Каньон обдал внезапной прохладой, потная кожа Олли стянулась, рубашка студила спину. Он обмотал ладонь гривой лошадки и держался, терпел, пока она рывками одолевала крутизну.

Впереди скрежетала по камням коляска. Его отец поглядывал назад, но никаких знаков не делал. Миссис Олпен ехала, глядя прямо перед собой сквозь раструб солнечного чепца. Между их головами Олли видел угол утеса, дальше каньон расширялся, образуя их маленькую площадку с корралем и стогом, правее которой, по ту сторону шаткого моста, глядел на реку каменный домишко, едва отличимый от скалистого выступа. Олли не знал, плачет ли там до сих пор от боли мама, которую он обожал и которой считал себя недостойным.

Коляска вкатилась в ворота пастбища, и Олли соскользнул с лошадки, чтобы накинуть на столб проволочную петлю. Бегом, хотя лошадка артачилась, он потащил ее к корралю, где его отец и миссис Олпен уже сошли с коляски. На холме по ту сторону каньона Нелли Линтон, стоя в дверях, махала кухонным полотенцем то ли радостно, то ли тревожно.

– Займись лошадьми, Олли, – сказал его отец. – Я за тобой вернусь.

– Да, сэр.

Взрослые торопливо пошли по тропинке к невидимому от корраля началу моста. Олли потянул за уздечку и освободил лошадку, отцепил постромки мулов от вальков, распряг их, отволок сбрую по пыли в сарай и, что мог, повесил на штыри. Когда вышел, его отец и Нелли как раз входили в дом. Миссис Олпен отдыхала на середине склона, опустив голову и опершись рукой о колено. Олли взял ведро и насыпал на землю овес тремя равными кучками. Мулы и лошадка потянулись к овсу, отталкивая Олли головами. Он смотрел, как миссис Олпен одолела подъем и вошла в дверь. Молния зубчато прорезала тучи выше по реке, и через несколько секунд загрохотал гром. Ветер, скатившись с крутого противоположного берега, взбудоражил гладкую воду омута.

Ему было боязно, одиноко, он почувствовал себя маленьким. Хотелось перейти через мост, пока не началась гроза. Что если папа забудет и не придет? Что если мама так больна, что он не сможет отлучиться? Или умирает? Оставленный по ту сторону реки, он не мог перейти, потому что два раза уже нарушил запрет и знал, что должен быть наказан.

Он долго просидел у моста, прежде чем увидел, как отец спускается по тропинке и, не касаясь каната, топает по качающимся доскам, будто по незыблемому камню. Олли встал.

– Ей не плохо?

Отец поспешно взял его за руку.

– Думаю, не плохо. Надеюсь.

– Она плачет?

Теперь отец посмотрел на него внимательно, и спешка у него пропала. Он отпустил руку Олли, прислонился к утесу и набил трубку.

– Ей придется еще поплакать, пока все не кончится. Но она скоро поправится, если только врач сюда доберется.

В воздухе взбухал запах дождя, к нему примешивался сладкий аромат табака, затем сернистый дух спички, затем дым.

– Миссис Олпен грязная, – сказал Олли.

– Гораздо лучше она, чем никого. По крайней мере она добрая.

Они стояли молча, Олли так близко к отцу, как только можно было встать, не наталкиваясь на него. Север ярко мигнул, мигнул еще раз, когда из глаз Олли еще не ушла первая вспышка. Громко, а затем еще громче, треснул гром, и пошли раскаты. Весь наполненный чувствами, в том числе и ощущением греха, Олли стоял в струйке трубочного дыма и вместо того, чтобы смотреть на отца, смотрел на реку, которую испещряли ямками тяжелые капли, не мочившие их под стеной утеса.

Отцовская рука тяжело легла ему на плечо. Он замер. Вот оно настало. Он принимал это, знал, что заслужил. Пальцы жестко надавили на кости плеча. Отец сказал:

– Олли, ты сделал кое‑что.

– Да, сэр.

– Ты сделал кое‑что очень взрослое. Лучше никто не смог бы поступить.

Глаза Олли взметнулись к отцовскому лицу. Отец смотрел на него очень серьезно. Рука так давила на плечо, что Олли пришлось напрячься, чтобы не осесть под ней. Словно проверяя сопротивление, рука ушла с плеча и взяла Олли за загривок. Пальцы сомкнулись под подбородком.

– Ты молодец, дружище, – сказал его отец. – Знаешь ты это?

Сказал и отпустил словно в нетерпении, хотя Олли весь вечер бы тут простоял с этой рукой.

– Пошли домой, пока не вымокли.

Олли неуверенно протянул руку, чтобы отец его повел, но тот прищурил глаза:

– Ты ведь сам перешел, когда отправился за Джоном и миссис Олпен, верно?

Настало все‑таки, да? Сначала похвала, а за ней наказание?

– Да, сэр.

– Трудно было?

– Нет, сэр.

– Боялся после того, что днем было?

– Нет, сэр. Немножко.

– Думал про то, что днем было? Думал, что могут наказать?

– Да, сэр.

– Если бы ты сделал это не для того, чтобы помочь маме, мне бы пришлось тебя наказать. Ты это понимаешь, да?

– Да, сэр.