Уильям Шекспир — образы чести и благородства

Критик Пэлгрейв (Palgrave) предположил, что сонет относится к миру 1598 года, который «…положил конец войне между Испанией и Объединёнными провинциями; на что критик Флей (Fleay) ссылаясь на «Биографические хроники» («Biog. Chron.», 2: 211) апеллируя предыдущее сказал, что его «вряд ли можно сопоставить с какой-либо датой, кроме даты мира в Вервине («Peace of Vervins»), в апреле 1598».

Согласно, точке зрения, которой придерживался критик Голланц (Gollancz) (Intro., p. XIX), где он подчеркнул: «…неопределённость», от которой Англия страдала в то время, когда она помогала Генриху IV, а миссис Стоупс (Mrs. Stopes) нашла свидетельства 1596 года, когда здоровье королевы восстановилось после периода недомогания, вызвавшего серьёзную тревогу, и когда союз с Генрихом IV, возможно, предложил оливы мира».

С другой стороны, некоторые комментаторы подозревали, что все эти интерпретации отнеслись к современным событиям».

Критик Симпсон (Simpson): «Сонет гораздо лучше будет вписываться в своё место, когда... (будет) интерпретироваться не как отдельные факты, а как общие обстоятельства любви. Ни его собственные страхи (смерти, положившей конец всякой любви), ни «divining eyes», «пророческого взгляда» старых поэтов, упомянутых в сонете 106, ...не могут определить конкретный срок его любви, которая, как предполагалось, была обречена на конец» (p. 79).

Критик Дауден (Dowden) (соглашаясь с этим) предложил: «Ни мои собственные страхи (что красота моего друга может пойти на убыль, 104, 9-14), ни пророческая душа мира, пророчествующая в лицах мёртвых рыцарей и дам о ваших совершенствах (S. 106), и поэтому предвосхищая твою смерть (или, возможно, предсказывая другие будущие совершенства, более высокие, чем твои), я могу ограничить свою аренду любви кратким сроком в несколько лет. Темнота и страхи остались в прошлом, предсказатели зла считают свои предсказания фальшивыми; сомнения закончились, мир пришел на смену раздорам; любовь в моём сердце свежа и молода (см. 108, 9), и я победил Смерть, ибо в этом стихе мы оба обретём жизнь в воспоминаниях людей».

Критик Люси (Luce) дополнила: «Нет необходимости искать исторические аллюзии; строки могли означать, «я сам боялся, что любовь не может длиться долго»; и такие были сомнения или насмешливые прогнозы моих друзей; но ни я, ни они не знали непреходящей силы любви; любовь, которую мы обрекли на смерть, пережила лишь короткое затмение, и мрачные предсказатели посрамили себя» («Handbook», p. 93).

Относительно фразы «prophetic soul», «пророческая душа» критик Стивенс (Stevens) дал ссылку: Cf.! Haml., I, V, 40: «Oh, my prophetic soul»! «О, моя пророческая душа»!

По поводу строк 1-2, критик Тайлер (Tyler)подчеркнул: С этим отрывком, который очень важен в отношении богословия Шекспира («Sh.'s theology»), Cf.! R. III, II, III, 41-44:

«Before the days of change, still is it so.

By a divine instinct men's minds mistrust

Ensuing danger; as, by proof, we see

The waters well before a boisterous storm».

«Перед наступленьем дней перемен, ещё это так (увы).

Благодаря святому инстинкту людей недоверчивые умы

Вытекающей опасности; как доказательство мы узрим

Воды, задолго до яростного шторма перед этим».

Уильям Шекспир «Ричард III», Акт 2, Сцена 3, 41-44.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 01.05.2022).

Бриер де Буамон (Brierre de Boismont) утверждал в своей работе «Галлюцинации» («Des Hallucinations»), изд. 1862, стр. 43:

«I'll existe dans les masses populaires un instinct politique qui leur fait pressentir les catastrophes des societes, comme un instinct naturel annonce d'avance aux animaux l'approche des bouleversements physiques», «Я существую без народных масс, без политического инстинкта, без свершившегося факта, без катастроф в обществе, без инстинкта природы, без предупреждения о существовании животных, без одобрения физических изменений»... «(Доктрина «anima mundi», «души мира»), занимала видное место в учении Джордано Бруно, который принял мученическую смерть в 1600 году, то есть незадолго до того, как был написан S. 107. Более того, Бруно был в Англии между 1583 и 1585 годами и вступил в контакт с сэром Филипом Сидни (Philip Sidney), дядей Уильяма Герберта, так что намёк на учение Бруно ни коим образом не является необъяснимым». (В Jahrb., 11: 91, есть статья В. Кенига в его книге «Шекспир и Джордано Бруно» (W. Konig on «Sh. and Giordano Bruno»).

Автор этой статьи, приведя между Шекспиром и доктринами Бруно различные примеры аналогии с большей или меньшей вероятностью, странным образом отрицал, что существует какая-либо связь между Шекспиром и учением Бруно о всепроникающей мировой душе: «Его вера вскоре проявляется в некоем божественном опьянении (Gotttrunkenheit) и своего рода пантеизме, где он предполагает всепроникающую Мировую Душу. Во всем этом регионе у Шекспира нет ни малейшей связи с Бруно». Неужели автор этой статьи никогда не читал S. 107?