Читаем Уильям Шекспир — образы чести и благородства полностью

Хочу напомнить читателю, что в строках 3-4 действует шекспировское правило «двух строк», поэтому их следует читать неразрывно, так как они связаны между собой по смыслу.

В строке 3, повествующий бард установил некий критерий ценности мастерства дамы во флирте и любовных играх, согласно чересчур учащённого сердцебиения во время их свиданий: «Для лучшего познания дражайшего сердцебиенья моего».

При внимательном рассмотрении видно, что в строках 3-4, повествующий использовал литературный приём «ассонанс» с помощью слов «know'st», «fairest» и «most», а также дважды «thou» в тексте оригинала на английском.


Краткая справка.


Ассонанс (фр. assonance, от лат. assono — звучу в лад) — приём звуковой организации текста, особенно стихотворного: повторение гласных звуков, в отличие от аллитерации (повтора согласных).


Можно ли, после этого, назвать тёмную леди вымышленным литературным образом или героем, который вызывал учащенное сердцебиение у гения драматургии? «Для лучшего познания дражайшего сердцебиенья моего твоё мастерство (адюльтера) прекрасное и самое драгоценное украшенье», таким образом при раскрытии двух строк можно прочитать авторский подстрочник.


К примеру, родной брат Мэри Херберт, графини Пембрук, Филип Сидни тему «тирании» позднее мастерски раскрыл и углубил, когда обратился к образам тирании в «Астрофиле и Стелле».

Не вызывает сомнения тот факт, что за подобные строки, после известного «Мятежа Эссекса» («Essex's Rebellion») при жизни Елизаветы I, воистину, можно было лишиться головы на плахе!


— Confer!

_______________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________


Original text by Sir Philip Sidney «Astrophil and Stella». Fifth Song, 55—67


This text of Astrophel and Stella was prepared from Alexander B. Grosart's

The Complete Poems of Sir Philip Sidney (1877)

© The University of Oregon, December 1995.


But murder, priuate fault, seemes but a toy to thee:

I lay then to thy charge vniustest tyrannie,

If rule by force, without all claim, a Tyran showeth;

For thou dost lord my heart, who am not borne thy slaue,

And, which is worse, makes me, most guiltlesse, torments haue:

A rightfull prince by vnright deeds a Tyran groweth.


Lo, you grow proud with this, for Tyrans make folke bow:

Of foule rebellion then I do appeach thee now,

Rebell by Natures law, rebell by law of Reason:

Thou, sweetest subiect wert, borne in the realme of Loue,

And yet against thy prince thy force dost daily proue:

No vertue merits praise, once toucht with blot of Treason.


Philip Sidney «Astrophil and Stella». Fifth Song, 55—67.


Впрочем, убийство личной ошибкой показалось, но игрушкой для тебя:

Возлагаю на тебя обвиненье в несправедливой тирании Я,

Если, как править силой без претензий всяких, — Тиран покажет;

Ради тебя повелитель моего сердца, кто не родился твоим рабом,

И, что ещё хуже, меня заставил самого невиновного испытывать мученья:

Законного принца с деяниями беззакония взращённого Тирана.


Вы посмотрите, этим возгордитесь, для Тиранов народ делает поклон:

Тогда о скверном бунте Я обращаюсь к тебе сейчас,

Восстань по закону Природы, восстань по закону Разума:

Ты, милейший подданный дорогой, рожденный в Любви сфере,

И всё же, против твоего принца твоя сила ежедневно побеждала:

Нет не зря, похвал не заслужил, хоть раз прикоснувшийся к пятну Измены.


Филип Сидни «Астрофил и Стелла». Пятая песня. 55—67.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 22.04.2022).


Именно, после «Мятежа Эссекса» («Essex's Rebellion»), когда Саутгемптон был заключён в Тауэр, как принявший участие в мятеже на стороне Эссекса, и тогда ему грозила плаха. Тогда, придя на аудиенцию бард попросил Елизавету помиловать Саутгемптона напомнив ей, что он ей единокровный сын, что и спасло Саутгемптона от неминуемой смерти, возможно единственного из всех участников мятежа.


Строки 5-6, следует читать нераздельно, так как связаны по смыслу входя в одно предложение, но при внимательном прочтении повествование на первый взгляд выглядит, как некая расхожая сплетня придворных аристократов. Именно, по этой причине большинство исследователей Шекспира обошли сонет 131, не уделив должного внимания.

Но хочу отметить, что это всего лишь риторический приём, широко использовавшийся поэтами и писателями со времен эпохи Возрождения.


«Yet, in good faith, some say that thee behold,

Thy face hath not the power to make love groan» (131, 5-6).


«Хотя, по доброй воле, некие сказали, что тобой любовались,

Твоим лицом — нет мочи сделать вздох обожанья» (131, 5-6).


При развороте строк 5-6 в одно предложение читатель может рассмотреть риторическую фигуру во всей красе: «Хотя, по доброй воле, некие сказали, что тобой любовались, твоим лицом — нет мочи сделать вздох обожанья». Выражение «in good faith, some say», «по доброй воле, некие сказали», что в елизаветинскую эпоху означало, сказать о ком-то что-либо, без лицемерия и чувства зависти, то есть откровенно без какой-либо заинтересованности. Этот оборот речи подчеркнул нравы елизаветинской эпохи и чувство «беспристрастности» поэта при написании строк.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Крылатые слова
Крылатые слова

Аннотация 1909 года — Санкт-Петербург, 1909 год. Типо-литография Книгоиздательского Т-ва "Просвещение"."Крылатые слова" выдающегося русского этнографа и писателя Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) — удивительный труд, соединяющий лучшие начала отечественной культуры и литературы. Читатель найдет в книге более ста ярко написанных очерков, рассказывающих об истории происхождения общеупотребительных в нашей речи образных выражений, среди которых такие, как "точить лясы", "семь пятниц", "подкузьмить и объегорить", «печки-лавочки», "дым коромыслом"… Эта редкая книга окажется полезной не только словесникам, студентам, ученикам. Ее с увлечением будет читать любой говорящий на русском языке человек.Аннотация 1996 года — Русский купец, Братья славяне, 1996 г.Эта книга была и остается первым и наиболее интересным фразеологическим словарем. Только такой непревзойденный знаток народного быта, как этнограф и писатель Сергей Васильевия Максимов, мог создать сей неподражаемый труд, высоко оцененный его современниками (впервые книга "Крылатые слова" вышла в конце XIX в.) и теми немногими, которым посчастливилось видеть редчайшие переиздания советского времени. Мы с особым удовольствием исправляем эту ошибку и предоставляем читателю возможность познакомиться с оригинальным творением одного из самых замечательных писателей и ученых земли русской.Аннотация 2009 года — Азбука-классика, Авалонъ, 2009 г.Крылатые слова С.В.Максимова — редкая книга, которую берут в руки не на время, которая должна быть в библиотеке каждого, кому хоть сколько интересен родной язык, а любители русской словесности ставят ее на полку рядом с "Толковым словарем" В.И.Даля. Известный этнограф и знаток русского фольклора, историк и писатель, Максимов не просто объясняет, он переживает за каждое русское слово и образное выражение, считая нужным все, что есть в языке, включая пустобайки и нелепицы. Он вплетает в свой рассказ народные притчи, поверья, байки и сказки — собранные им лично вблизи и вдали, вплоть до у черта на куличках, в тех местах и краях, где бьют баклуши и гнут дуги, где попадают в просак, где куры не поют, где бьют в доску, вспоминая Москву…

Сергей Васильевич Максимов

Культурология / Литературоведение / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги / Публицистика