Уинстон Черчилль

Третьим приоритетом был назван среднеземноморский бассейн. Была определена цель - захват Сицилии. И лишь на четвертом месте стояло то, что более всего соответствовало первоначальному устремлению Рузвельта и что было жизненно необходимо для СССР - высадка во Франции. Пятое место заняли операции на Тихом океане. Происшедшее не было простой “победой английской дипломатии”. Это было бы слишком простым объяснением. Встает вопрос, почему эта победа стала возможной. Касабланка стала местом, где Рузвельт, выслушав английские соображения, добровольно пришел к выводу, что битвы на восточном фронте и овладение контрольными позициями в Средиземном море - хороший путь к послевоенному доминированию. Потенциальные претенденты на это доминирование ослабляют себя, а США входят в Европу через более безопасный “черный ход”. Изображение конференции как “победы” английской стороны требовало бы показа, где президент Рузвельт вводил свои “тяжелые дипломатические войска” - помощь англичанам по ленд-лизу, единую линию с Маршаллом и т.п. Ничего этого не было. Да и по чисто внешним признакам эту конференцию трудно изобразить как “поражение” одной из сторон. Касабланка была одной из тех первых дипломатических битв, где мощь и возможности США ощущались всеми без исключения. Рузвельт был в превосходном настроении. Как отметил в мемуарах Макмиллан, “он постоянно смеялся и шутил”. Он чувствовал свою силу. И не из-за ее недостатка он изменил первоначальный план действий. Рузвельт определил более удобный шаг к вершине мировой иерархии и пошел по нему.

Удовлетворенные англичане “уступили” место главнокомандующего в Северной Африке генералу Эйзенхауэру. Своему врачу Черчилль сказал, что любит “этих великодушных американцев”.

Гарольд Макмиллан так описал свои впечатления о Черчилле в дни, проведенные в Касабланке: “Вилла “Императора Востока”, в которой жил Черчилль, охранялась военно-морской пехотой. Черчилль почти весь день проводил в постели и почти всю ночь находился на ногах, что было довольно сложно для его штаба. Я никогда не видел его в лучшей форме. Он много ел и пил, и в то же время решал большие проблемы”.

Участник встречи в Касабланке пишет: “Ему несут завтрак; затем Черчилль посылает помощника за какими-то материалами вниз (премьер-министр находится на втором этаже виллы); в это время Черчилль звонит в колокольчик, чтобы позвать личного секретаря и спросить о последних новостях, затем он просит позвать, скажем, представителя военных или разведки, затем требуют зажечь сигару. Затем кто-то должен позвонить Гопкинсу по телефону и все это время премьер-министр наслаждается полусидя, полулежа в своей кровати, окруженный со всех сторон газетами и бумагой”.

Что касается французского вопроса союзной дипломатии, что, прибыв на конференцию, Рузвельт прежде всего дал несколько разъясняющих указаний своему главному поверенному лицу во французских делах Мэрфи: “Вы несколько переступили границу перед высадкой, давая от имени правительства Соединенных Штатов гарантии возвращения Франции всех частей ее империи. Ваше письмо может повредить мне после войны”. Это было первое указание на планы Рузвельта - значительно “сократить” французскую империю. “Он обсуждал с несколькими лицами, включая Эйзенхауэра и меня, - пишет Мэрфи, - овладение контролем над Дакаром, Индокитаем и другими французскими владениями”.

После встреч с человеком, должным получить всю мощь американской поддержки - Анри Жиро, возглавившим французский имперский совет, Рузвельт убедился, что этот французский генерал ввиду своей политической безынициативности является слабым выбором для американцев. На французском политическом горизонте маячила высокая фигура другого французского генерала и ее нельзя было игнорировать в свете английской позиции. Представитель Черчилля во французской Северной Африке Макмиллан убеждал своего американского коллегу Мэрфи, что движение генерала де Голля, боровшееся с фашизмом с 1940 года и поддерживаемое англичанами в военном и финансовом отношении (была названа сумма в 70 млн. фунтов), не может игнорироваться.

В конечном счете де Голлю было предложено войти в объединенный французский совет, который должен был включать как лондонских, так и алжирских французов. Черчилль взял лично на себя задачу убедить Рузвельта в том, что этот вариант (согласованный с нуждающимся в прочном французском тыле Эйзенхауэром) является приемлемым и наиболее подходящим. В итоге Рузвельт согласился с тем, что он назвал “свадьбой” двух генералов. Рузвельт полагался на Жиро, Эйзенхауэра, на английскую зависимость от американской помощи, на соответствующую зависимость французов, т.е. на те факторы, которые должны были дать американцам ключи к французскому будущему. Не без самодовольства британский премьер-министр послал в Лондон каблограмму, приглашая де Голля прибыть в Касабланку для встречи с Жиро.