Уинстон Черчилль

В тот момент, когда высокие лица в Касабланке ожидали прибытия главы “Сражающейся Франции”, Черчилль начал зондаж намерений Жиро. Между ними в эти дни состоялась примечательная беседа. Черчилль высказал внимательно слушавшему его генералу свое мнение о де Голле: “Я не забуду никогда, что он был первым, если не сказать единственным иностранцем, который верил в Англию в июне 1940 года. Я хотел бы, ради интересов Франции и ради наших интересов, видеть ваш союз”. По прибытии де Голль согласился занять отведенную ему виллу только после того, как узнал, что ее владельцем был иностранец. Реквизиция французского имущества рассматривалась им как ущемление французского суверенитета. Президенту пришлось приложить значительные усилия, чтобы добиться хотя бы видимости единения французов. Центральным событием этого аспекта работы конференции была часовая беседа президента Рузвельта и Шарля до Голля, состоявшаяся после обеда у султана Марокко. Черчилль говорит, что “внимание президента было привлечено огоньками ума в глазах генерала”.

Далеко не идентичной с американской была позиция Черчилля. Англичане поддерживали мнение де Голля, что в близком будущем постепенно возникнет временное правительство Франции. Но это было анафемой для Рузвельта и для тех американских деятелей, которых объединял догмат, что в настоящее время “Франция перестала существовать”, и что до освобождения континентальной Франции никакая французская власть не могла быть создана без “опасности для будущего”.

Англичан и французов окружения де Голля объединяло недовольство такими американскими действиями, как обед в честь султана Марокко. Одна из частей французской колониальной империи попала в зону влияния американцев, это могло завтра произойти как с французскими, так и английскими владениями. По воспоминаниям всех участников обеда Черчилль мрачно молчал и у присутствующих многие годы сохранилось чувство, что эта акция президента Рузвельта была “сознательно провокационной”. Американский президент говорил о необходимости роста экономических связей между Марокко и США и т.п. Развитие этих тем антагонизировало не только де Голля, но и Черчилля. Позиция американцев скрепляла их союз. В результате тесных контактов де Голля, Макмиллана и Черчилля возник проект создания “военного комитета” под началом двух равноправных председателей - де Голля и Жиро. Англоголлистский план был представлен американцам.

Всю ночь с 23 на 24 января 1943 года, - вспоминает Макмиллан, - “мы сражались на вилле президента”. Мэрфи выдвигал аргументы американской стороны, защищая ту мысль, что переговоры с де Голлем бесполезны, и Рузвельт разделал эту точку зрения. Переговоры казались зашли в тупик, и здесь, по свидетельству Макмиллана, на помощь пришел Гопкинс, специальный помощник президента. Новая формула, обработка которой заняла все утро 24 января предусматривала объединение двух организаций в перспективе.

Ради удовлетворения соображений престижа англо-американских руководителей оба французских генерала продемонстрировали перед фоторепортерами дружеское рукопожатие. “Иллюзия того, что французская проблема решена, была одним из злосчастных последствий конференции. Президент находился в плену своей ошибки в течение нескольких месяцев” - пишет в воспоминаниях Мэрфи. В конечном счете Рузвельт переоценил силу Жиро и недооценил потенциал де Голля.

Говоря обобщенно, главный документ Касабланки - американо-английский меморандум о встрече, подписанный 23 января 1943 года, был своего рода компромиссом между американской и английской линиями в мировой дипломатии. Помощь находящемуся в критическом положении Советскому Союзу строго дозировалась, а о главном - об открытии второго фронта даже не было речи. Операции в Средиземноморье означали выжидательную тактику. Планировалась помощь Китаю в размерах, равных потребностям лишь его выживания. В целом Касабланка, если критически оценить ее результаты, говорила о том, что у англо-саксонских союзников есть значительное общее понимание того, что следует хранить силы до решающих событий, закрыв глаза на то, во что такая тактика обходится союзникам.

В Касабланке Рузвельт и Черчилль пришли к общему заключению, что война вошла в решающую стадию. Как сказал Черчилль, “это еще не конец, это еще не начало конца. Но это, возможно, уже конец начала”. Ему осторожно вторил Рузвельт: “Поворотный пункт этой войны вероятно наконец достигнут”.