Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления

В его поддержку выступила католическая церковь, которая постоянно подчеркивала, что Бельгия является католической страной (даже притом что Папа сохранял нейтралитет Ватикана на протяжении всей войны). Восхищенный Черчилль перефразировал девиз своего отца, сообщив своей двоюродной сестре Клэр Шеридан: «Ирландия будет сражаться, и Ирландия окажется права».

В своей монографии «Черчилль и Ирландия» (Churchill and Ireland) Пол Бью рассказывает, насколько увереннее чувствовал себя министр иностранных дел Эдвард Грей после встречи с Карсоном и Редмондом. Чуть позже он развеял опасения, царившие в палате общин: «Единственное, что я бы упомянул, единственный проблеск в очень скверной ситуации – это Ирландия. Положение в Ирландии… не присутствует в списке проблем, на которые нам сейчас необходимо обращать внимание». Можно живо представить себе, как неокон[100] Бью смахивает набежавшую слезу, когда пишет: «Карсон увидел, как во время выступления Грея по лицу Уинстона Черчилля катились слезы. Карсон подошел к нему, когда они были за креслом спикера, и молча пожал ему руку»{59}. Теперь оба политика, как и многие другие, могли и дальше спокойно убивать людей в Европе.

Близорукость буржуазных политиков и их карманных идеологов никогда не перестанет изумлять. Многовековой ирландский гнев и восстания против британского господства прошли мимо них. Они решили, что война искупит все это. Трупы ирландцев на колючей проволоке во Фландрии просто добавятся в британский имперский бульон. Но по мере продолжения войны, когда раненые солдаты начали возвращаться домой в Ирландию и рассказывать о том, что им пришлось пережить, росло возмущение. Вера в то, что британский парламент способен что-то дать, стала таять. Верноподданнические заявления Редмонда в первые месяцы войны отметили начало, середину и конец постпарнелловского коллаборационистского этапа политического национализма.

Воспользовавшись тем, что Великобритания вовлечена в войну, группа решительно настроенных ирландских мужчин и женщин, устав от многолетних публичных и частных проявлений несправедливости, решила поднять восстание, целью которого была ирландская независимость. «Ирландцы и ирландки, – заявляли они, – во имя Бога и прошлых поколений, которые вручили ей древнюю традицию государственности, Ирландия нашими устами сзывает своих детей под знамена и выступает в поход за свою свободу… Ирландская Республика имеет право требовать и требует сейчас от каждого ирландца и ирландки преданности своему делу».

Ирландское национальное движение сочетало вооруженную и парламентскую борьбу. Пасхальное восстание 1916 г., которое ревизионисты нашего времени осуждают как «путч», устроенный некой «бригадой смерти», никогда не рассматривалось таким образом самим национальным движением, а также теми, кто был не согласен с тактикой или выбранным для восстания моментом.

Безусловно, оно закончилось поражением. Но у неудач такого масштаба могут быть два вида последствий. Они либо оставляют население угрюмым, деморализованным и равнодушным к политике на десятилетия вперед, либо делают его злым, ожесточенным, решительно настроенным изменить то, что случилось, и готовым к новому бою уже через несколько лет. В данном случае произошло именно второе, и в сознании ирландцев восстание оставило глубокий след. Вряд ли было секретом то, что тех из числа «Ирландских добровольцев», кто поклялся присоединиться к восстанию, в последний момент заставили отступить их собственные командиры. Несмотря на это, крошечная Ирландская гражданская армия и ее союзники стали сражаться. Дублин стал свидетелем интенсивных уличных боев. Последовавшая за этим казнь известных лидеров шокировала население на годы, так же как арест и казнь Роджера Кейсмента, обвиненного в государственной измене.

Йейтс, на которого было вылито немало грязи из-за его замечательного стихотворения «Пасха 1916 года» (Easter, 1916), был гораздо ближе к народу, чем его тогдашние и нынешние клеветники: