Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939

Сама постановка подобного вопроса, ставящего под сомнение всеобщее избирательное право, отдает не только радикальным консерватизмом, но и определенной долей диктатуры, только не пролетариата, а аристократии. А как же право каждого на выражение своей точки зрения, как же быть с плюрализмом и свободой мнений, на чем так настаивал и что так отстаивал Черчилль? По мнению Ортега-и-Гассета, «гипердемократия» привела лишь к иллюзорному волеизъявлению, а реальный результат был совершенно противоположен — усиление государства. Последнее, по его словам, превратилось в «средоточие общества», «достаточно нажатия одной кнопки, чтобы гигантские рычаги молниеносно обработали каждую пядь социального тела». И то, что «массовый человек уверен в том, что он-то и есть государство», привело к «плачевным» результатам. «Государство окончательно удушит всякую социальную самодеятельность, и никакие новые семена уже не взойдут», — констатирует испанский мыслитель[710].

Что же предлагает Черчилль? Свой ответ он изложил в статье «Как мы можем восстановить утерянную славу демократии», которая вышла в 1934 году в одном из январских номеров The Evening Standard. В предисловии к книге доктора Баттаглии он писал, что «право голоса, предоставленное всем, воспринимается многими, как пустяк»[711]. Теперь он заявил более откровенно: «Право голоса лишилось своей ценности; то, что имеют все, не ценит никто». С учетом этой особенности, когда каждый получает право голоса и достигается так называемая «полная демократия», «система рушится». Уже сейчас, заявляет политик, треть электората не ходит на выборы. Остальные две трети, хотя и исполняют гражданский долг, по большей части поддаются «предвыборной лихорадке», увлекаются пустыми обещаниями и кричащими лозунгами. Больше нет места «последовательности в политическом мышлении или обсуждении»; всеобщее избирательное право не в состоянии защитить парламентский институт[712].

При подобной постановке проблемы решение напрашивается само собой — необходимо менять избирательную систему. Черчилль предложил ввести стратификацию, усилив вес голоса определенных граждан. К таким гражданам он относит тех, кто либо «вносит большой вклад в благосостояние страны», либо «несет огромную общественную ношу». Понимая, что это слишком общее определение, он поясняет его на конкретном примере: каждому домовладельцу (который платит ренту либо налоги) предоставить второе или «множественное» право голоса. Другими словами, Черчилль предложил увязать власть и ответственность, дав больше прав влиять на принимаемые решения тем, у кого больше социальная нагрузка. Именно такая система, а «не простой подсчет носов», и является, по его мнению, настоящей демократией. Разумеется, многие останутся недовольны. Но, как справедливо заметил Черчилль: «Одной из самых великих иллюзий в политике является предположение о том, что всегда нужно стремиться удовлетворить желание каждого»[713].

В принципе, описанный подход в итоге воплотится в жизнь. С одним существенным отличием: вместо справедливого (насколько это возможно) распределения права принимать решения власть будет сосредоточена директивно в руках узкого круга либо диктаторов, либо толстосумов.

Возвращаясь к сокрушительным последствиям подавления индивидуального начала, Черчилль также опасался, что, помимо рассмотренных выше негативных факторов, человечество ждет распространение машин, автоматов и роботов. «Везде, в каждой стране, в каждой сфере человеческой деятельности, мощь машин становится больше, в то время как власть людей — меньше», — напишет он в одной из статей в 1934 году[714]. И здесь уместно задаться вопросом, что британский политик считал причиной произошедших перемен? В автобиографии «Мои ранние годы» он указывал на войну, изменившую систему ценностей людей и выпустившую на сцену истории новые общественные силы. Но что вызвало мировую войну? Примерно в то же время, когда создавалось эссе «Массовые эффекты в современной жизни», Черчилль работал над последним томом «Мирового кризиса». В нем он в очередной раз коснулся причин, приведших к Великой войне. Таких причин, «усугубивших кризис», было, по его словам, много, но на одной из них он остановился отдельно — всеобщее образование. «До тех пор пока образование было привилегией, доступной лишь немногим, вопросы языка и истории не вызывали раздоров; однако едва представители разных народов и конфессий были принуждены занять места за миллионами парт, как каждая классная комната в каждой деревенской школе превратилась в арену борьбы»[715].

Но, если следовать этой логике, неужели всех бед удалось бы избежать, если бы большая часть планеты осталась несведуща и безграмотна? Вряд ли. Да и всеобщее образование было тоже следствием. И Черчилль этого не мог не понимать. В своей статье он указывает на главную причину социальных перемен — прогресс!