Евгнен осмотрел фитиль свечи и уже собирался сесть на кровать. Когда он обернулся, то увидел, что Борис сидит на кровати съежившись, с выражением тревоги на лице. Лицо Евгнена смягчилось.
– Тебя что-то беспокоит?
Евгнен снял ботинки, поставил их в угол стены, затем забрался на кровать и погладил Бориса по спине. Младший брат мелко дрожал.
– Так, а теперь расскажи все брату.
Борис поднял голову. Когда он увидел мирное выражение на лице Евгнена, его глаза дрогнули, будто от неожиданности. Евгнен уловил мысли Бориса.
– Борис, ты…
– Брат, я рад, что ты в порядке. – Голос Бориса раздался внезапно. А его слова были искренними. – Такое облегчение, что ты его победил. Но мне… мне показалось, что ты тогда выглядел как-то по-другому. Я не хочу сказать, что ты сделал что-то не так. И знаю: иначе поступить было нельзя. Если бы отец был рядом, он бы точно сказал, что ты отлично справился. Но…
– Нет, – вдруг сказал Евгнен. – Нет, Борис. Ты все верно увидел. Нет никого, кто мог бы понять это так же хорошо, как ты.
Евгнен слабо улыбнулся и прислонился спиной к стене. Он на мгновение отвернулся от Бориса, глядящего прямо на него, и посмотрел сквозь открытые ставни.
– Борис, я…
Евгнен снова не договорил. Борис вслед за братом посмотрел в окно. Все небо было усыпано ярко сверкающими звездами. Точно такое же ночное небо, которое они видели из особняка.
– Мы с тобой не были сыновьями, следующими воле отца, не так ли?
Борис тоже помнил. Отец не винил братьев за их дружбу. Скорее он надеялся, что они станут сильными и хладнокровными и не поддадутся какой-то глупой привязанности. С давних пор Юлькен враждовал с дядей и питал к нему крайнюю степень ненависти. Вероятно, вполне можно было объяснить, почему он так думал.
Свеча моргнула, а Евгнен продолжил:
– Я… теперь, пусть и с большим опозданием, думаю, что слова отца были верными. Теперь вместо отца их должен говорить хотя бы я. Не проявляй слабость из-за какого-то сочувствия; стань достаточно сильным, чтобы преодолеть и боль, и отторжение.
«Что брат хочет сказать этим?»
– Если бы я только мог заботиться о тебе долгое время, если бы только мог… я бы защитил тебя, чтобы ты мог и дальше жить, как сейчас, с теплой душой и открытым взглядом.
«Почему же брат говорит так, будто скоро куда-то уйдет?»
– Но я не смогу оставаться с тобой рядом вечно. Нет, даже если бы и мог, никогда бы так не сделал. У тебя свой путь. И чтобы его найти, ты должен стать намного сильнее. Ты должен быть очень храбрым и непоколебимым.
Голубые глаза, напоминающие глаза матери, внезапно увлажнились. Евгнен, с трудом говоря слова, которые не хотел произносить, наполнял силой каждое из них.
– Борис, если ты не можешь быть камнем, стань моллюском. Чтобы твою нежную душу никто не мог прочитать. Закрой ее так плотно, чтобы никто не смог открыть. Поплакать навзрыд ты всегда сможешь в темном чулане, где никто тебя не увидит. Ведь только там никто не станет тебя винить.
Борис совершенно ничего не понимал. Он понятия не имел, почему брат вдруг говорит такие слова. Конечно, он говорил это из любви к нему, но это не все. Разговор начался внезапно, а не так естественно, как обычно.
– Надеюсь, ты скоро осознаешь, что мир не позволит тебе оставаться добрым маленьким мальчиком.
Скоро, скоро… В голосе Евгнена сквозила печаль. Он будто бы желал, чтобы юная птичка, чье гнездо опустело в одночасье, улетела этим же вечером. Будто бы желал невозможного. Будто бы у него появилась какая-то причина для этого.
– Брат, почему ты так переменился?
Когда после долгого молчания Борис задал этот вопрос, Евгнен, проглотив слова, некоторое время смотрел куда-то в сторону, а затем ответил:
– Именно.
– Вот оно что…
Борис посчитал, что брат дает ему наставление, опасаясь, что тот ослабнет теперь, когда их семья пала. Поэтому он энергично кивнул, чтобы успокоить Евгнена. Им не пришлось бы пережить случившееся сегодня, если бы они жили в особняке в Лонгорде. Нет ничего странного в том, что брат показал себя с другой стороны во время битвы. Сейчас они не в своих владениях под охраной солдат. Со всех сторон лишь чужаки да враги.
Борис, готовясь ко сну, собирался раздеться, но брат покачал головой:
– Доспехи не снимай, Борис.
– Почему?
– Потому что за нами могут прийти незваные гости. – Евгнен произнес это с горечью на лице. – Я постою на страже, а ты поспи первым. Я разбужу тебя на рассвете.
Евгнен задул свечу.
Поначалу Борис решил, что все ему только снится. Но, открыв веки, понял, что это не так. Он увидел, что Уинтерер стоит, а брат сидит на полу, опираясь на кровать, его голова опущена. В тот момент, когда Борис подумал, какой шум его разбудил, он понял: брат плачет. Почти беззвучно. Возможно, Борис проснулся не из-за звука. Тогда почему же?
По одной тишине в темной комнате Борис мог понять, что Евгнена терзает что-то серьезное. Она оглушала мальчика и сдавливала его сердце, будто пытаясь заставить его разорваться. Похоже, его разбудила сама эта тишина.
Должен ли он был заговорить?
Но Борис не смог открыть рта. По его вискам потекли слезы. Он тихо плакал, сам не зная причины.