Уитни Хьюстон. История великой певицы глазами ее близкой подруги

Маме позвонил Марти и попросил забрать его из больницы в Ньюарке. Я поехала с ней. В больнице мы спустились на лифте под землю. Ощущение было такое, будто нас отправляют в морг. Когда двери открылись, на стене была табличка: «Инфекционные заболевания». Мы толкнули массивные металлические двери и протиснулись в открытую палату с рядами больничных коек.

Помещение было размером с гимнастический зал начальной школы, только с низкими потолками, отчего воздух застаивался и прилипал к телу, влажный от пота и лихорадки. Я не помню, чтобы мы видели кого-то из персонала в белых халатах или медицинской форме. Пройдя чуть дальше в палату под желтыми флуоресцентными лампами, я поняла две вещи: во-первых, там не было женщин. Ни одной. Во-вторых, большинство мужчин были темнокожими. Похоже, в больнице не знали, что с ними делать, поэтому держали в импровизированном изоляторе, как беженцев. Многие из них неподвижно лежали на койках, некоторые повалились на бок, тупо уставившись в одну точку, а другие тащили по полу шесты капельниц. Все они выглядели так, словно их уже не существовало. Марти заметил нас, мы помогли собрать его немногочисленные пожитки и ушли. Выписывать его не пришлось.

Как раз в тот момент, когда я думала, что хуже уже быть не может, случилось самое неожиданное, самое ужасное: мама упала в обморок на работе, поднимаясь по лестнице, и ее пришлось срочно отвезти в больницу. Уитни и я были вместе в тот день, поэтому мы поехали к маме вдвоем. Она лежала на больничной койке с широко раскрытыми от страха глазами и в кислородной маске. «Я здесь, мам», – тихо сказала я. В больнице ее продержали три недели, чтобы сделать серию тестов.

Наконец все показатели пришли в норму, но врачи так и не смогли понять, в чем дело. Исчерпав все свои возможности, они перевели маму в другую больницу. Приехав туда, я встретилась с главврачом. Оказалось, их набор тестов включал тест на ВИЧ. За те три недели, что мама провела в первой больнице, никому и в голову не приходило его провести. Она не входила в группу риска.

Через две недели позвонил доктор и попросил меня поговорить с ним. Мы с Марти вошли в его кабинет, а Бина осталась с мамой в палате. Он сказал, что пришли все результаты, кроме одного, и что, если результат отрицательный, тест на ВИЧ обычно возвращается быстро. А позже резюмировал: «У вашей матери СПИД».

Я сидела, не говоря ни слова, рядом с братом, пока врач объяснял нам разницу между ВИЧ и СПИДом. Он поставил рентгеновский снимок легких в рамку света. «Видите эти пятна здесь?» – указал врач на скопление маленьких черных точек, испещряющих мутно-серые легкие. Марти, а теперь еще и мама. Мне хотелось закричать, но я не могла.

«Скажете маме сами или мне сказать?» – спросил доктор. Марти молчал, не шевелясь, так что мне оставалось только вернуться в палату и встать рядом с доктором, пока тот рассказывал маме о своем открытии. Я слушала его и цеплялась за одну-единственную мысль: «Не плачь, не смей плакать». Нужно было оставаться сильной для нее, дать ей понять, что все будет хорошо. Как только доктор договорил, именно это я и сказала: «Все в порядке, мама. Мы рядом».

Позже тем вечером я уехала домой, завывая, как белуга. Бьюсь об заклад, мой рев было слышно на много миль вокруг. Этого хватило, чтобы я разозлилась и была готова бороться.

Через пару месяцев я наконец увезла маму домой. До сих пор вижу, как она тихо плачет на пассажирском сиденье моего Mercedes. Это был душераздирающий день. Когда я спросила: «Ну чего ты, мам?» Она ответила: «Я думала, что уже никогда не покину это место».

Я продолжала целовать ее в щеки, несмотря на то что она сомневалась в безопасности этого. Она часто повторяла: «Я хочу, чтобы ты продолжала работать. Делай свое дело, Робин». Джанет Мэри Уильямс Кроуфорд, моя самая большая поклонница. Я перевезла брата и маму в свою квартиру с тремя спальнями и сделала все возможное, чтобы они чувствовали себя как дома.

Марти был приверженцем традиционной медицины и какое-то время хорошо справлялся с АЗТ-режимом, но мама даже не притрагивалась к лекарству. У людей от него чернели ногти, и исследования показали, что оно токсично. Поэтому мама решила пойти другим путем: комплексное лечение, которое включало в себя свежевыжатый сок, горячие камни и инъекции витамина С, которые делали в Гарлеме за 200 долларов. Однако лучше ей стало только после того, как врачи прописали интерферон и ингаляционное лекарство под названием Pentamidine. Мама купила новую машину и стала ходить в церковь и по магазинам, зажив своей жизнью. Когда она решила поехать в Джексонвилл, штат Флорида, чтобы навестить своего брата Роберта и его жену Джойс, я купила ей и ее медсестре билеты на самолет в первый класс.

Маме пришлось вести учет собственных Т-клеток, наблюдая за тем, как умирает ее сын. У меня не было и половины той силы, которая была у мамы и Марти. Они всегда считали меня самой сильной в семье, но это оказалось не так. Они были намного сильнее.