Укол гордости

Она заставила себя съесть это мерзкое варево. Она и сама не знала зачем, есть она не хотела, просто подсознательно чувствовала, что нельзя терять силы. Видимо, организм, исчерпав ресурсы в борьбе с отчаянием, включил защитные механизмы, и наступила апатия. Варя не чувствовала ничего, ни холода, ни голода, ни страха. Просто лежала в каком-то забытьи, ни о чем не думая, а потом заснула. Во сне она видела свой дом. Дед Илья и бабушка сидели на лавочке возле подъезда, Персик носился по газону. Дед Илья сурово говорил:

— Зря ты, Егоровна, завела етого кобеля. Покою нету, и Варьке один разор…

Бабушка улыбалась.

— Ничего, Васильич, зато Варюша не одна. Ей с ним веселее, и Персик ей еще поможет… Варюша, заяц мой ушастый, — обратилась она к Варе, — тебе скоро на сцену выходить, ты готова?

— Ой, бабуленька, — испугалась Варя, — я ведь уже выросла. А петь я не умею.

— Вот ты, Варюша, всегда так, — упрекнула ее бабушка. — Всегда в себе не уверена. Ты все умеешь и все можешь! И не лежи ты на этих досках, встань, побегай! Там у тебя холодно очень, а ты лежишь! — Она строго посмотрела на Варю и добавила: — И не тяни, Варюша, не тяни! Шмель может не дождаться!

Бабушка встала и пошла по дорожке. Проходя мимо Персика, она наклонилась, погладила его, повернулась к Варе и повторила:

— Не тяни! — И растаяла.

Варя проснулась, еще слыша бабушкин голос. Ее и правда трясло от холода, пришлось встать и начать двигаться.

Бабушкины слова из ее сна не давали ей покоя. Варя никогда не увлекалась мистикой, она не знала, существует ли «тот свет» и могут ли мертвые разговаривать с живыми, но и категорически отрицать все это не могла. Если так много людей верит в это, то вряд ли эта вера возникла на пустом месте. Просто мы не все еще знаем. Сейчас ей было не до того, чтобы взвешивать все «за» и «против», она просто чувствовала, что этот сон неспроста. Бабушка ли с того света хотела что-то ей сказать, или ее собственное подсознание в такой форме подсказывало ей что-то — это не имело значения. Она просто должна была понять смысл своего сна.

Бабушкины слова о сцене напомнили ей о давнем периоде ее жизни, когда ее называли в шутку «примой Тайгинской оперной сцены».

…Варина мать, совсем юная, девятнадцатилетняя, погибла через десять дней после Вариного рождения. Просто побежала в магазин, оставив ребенка под присмотром свекрови. Особой нужды в этом не было, просто ей хотелось пробежаться, почувствовать себя снова легкой и подвижной. До магазина она не добежала, на пешеходном переходе ее насмерть сшиб пьяный водитель.

Варин отец, такой же юный, не выдержал горя, сломался. Стал уходить из дома, сильно пить, чуть не подсел на наркотики. Чтобы не потерять сына окончательно, Варина бабушка отправила его в другой город, где жил ее старший брат, который помог племяннику устроиться на работу и начать новую жизнь.

Варя всей своей трехкилограммовой тяжестью свалилась на бабушкины руки. Бабушка была еще совсем молодой женщиной на пике профессиональной карьеры. Она пела все ведущие партии в Тайгинском оперном театре, у нее не было ни минуты свободного времени. Спектакли, репетиции, гастроли — грудной ребенок никак не вписывался в этот график.

Но Варе повезло. Бабушка не сдала ее в круглосуточные ясли, не бросила на нянек, она стала растить ее сама.

«Ничего, ушастик, вырастем, — говорила она маленькой Варе. — Вырастем и всем покажем!»

Отец так и не вернулся, Варя знала его по фотографиям и редким видеозвонкам по Скайпу. Там, в другом городе, у него была другая семья, двое сыновей — Варины сводные братья. Отец приезжал на похороны бабушки, но Варе, отупевшей от горя, было не до него, и они так и не смогли сблизиться.

Варя выросла в театре. Кто только не качал ее на руках, пока бабушка пела на сцене — костюмерши, гримеры, бутафоры, рабочие сцены и даже пожарники. Важно чмокая соской, она спала в репетиционном зале в огромных наушниках-заглушках, которые театральный механик подогнал для детской головки.

Лет с четырех Варя начала выходить на сцену. Ее вводили в те спектакли, где требовались роли детей, и в некоторые массовые сцены. Она гордо именовалась «актрисой миманса» и даже получала зарплату, которую они с бабушкой весело проедали в детском кафе «Винни-Пух».

В «Мадам Баттерфляй» Варя, одетая в белокурый парик и маленькое кимоно, изображала сына Баттерфляй, в «Кармен», наряженная севильским оборвышем, старательно маршировала с хором мальчиков. Ее появление на сцене всегда вызывало растроганный смех и аплодисменты в зале. Это очень нравилось главному режиссеру, которого Варя звала просто дядей Борей. Дядя Боря называл Варю «примой Тайгинской оперной сцены», а мальчишки из хора дразнили ее «примочкой», с ударением на «о».

Варя даже разулыбалась, вспоминая те прекрасные времена, когда была жива бабушка, а сама она была счастливым, всеми любимым ребенком.

Может быть, бабушка просто хотела подбодрить ее, напоминая о тех днях?

Что-то еще она говорила… о каком-то шмеле… Что за шмель, ни о каком шмеле Варя не знает…