Украденная душа

Лисёнок, не просыпаясь, дёрнул передней лапой и поджал хвост.

– Вот и славно, искорка моя. Отдыхай, Фраса, спи, а я пока разузнаю, как там дела у Зефа. Он замечательный. Думаю, вы подружитесь.

– Покой, обильное питьё и сон! – заключила Эсса, обрабатывая чем-то вязким зашитую рану Зефа. – Вот что я бы тебе посоветовала, будь мы в храме. Но мы застряли в Сумеречных Зорях. Не стоило так надрываться.

– Да разве ж я… – возмутился было старик, но в ответ получил осуждающий взгляд посвящённой. Стало понятно, что лучше просто слушать и соглашаться.

– Да разве ж я! – раздражённо повторила Эсса. – А кто ж ещё? Как тебя там, Зеф, кажется?..

Старик кивнул.

– Вот, Зеф, запоминай: швы нужно держать сухими до самой Эдды. – Жрица достала из сумки бинты. – Потом я тебя ещё раз осмотрю и сменю повязку. Если повезёт, недели две, и будешь полностью здоров. Всё ясно?

Старик что-то промычал и нерешительно улыбнулся.

– Сейчас замотаю плечо, полежишь немного, а после можно идти в шатёр.

Зеф наблюдал за руками посвящённой, не осмеливаясь поднять глаз. Люди редко беспокоились о нём, а заботу проявляли ещё реже. В деревне лишь Омма да Олаи проведывали старика и говорили с ним не из надобности, а просто так, потому что хочется. Поэтому ворчливый тон жрицы и её аккуратные касания Зефу были милее, чем двадцать тарелок ухи и чем все его лодки.

– Не думала я, что тень Смертоуста дотянется до Континента однажды. Чтобы культ Длани нападал на паломников, да ещё близ святого города?..

– Простите меня, госпожа, – Зеф наконец посмотрел жрице в лицо, – но я не понимаю. Кто такой этот… Смердоуст?

Старик оговорился, причём весьма потешно. В другой ситуации Эсса, возможно, и рассмеялась бы, но теперь этот вопрос совсем не казался ей смешным. «Они ведь ни о чём не догадываются…» – подумала жрица и произнесла серьёзным тоном:

– Не Смердо-, а Смертоуст. И это никакие не шутки, Зеф, а имя злейшего врага Палланты.

Зеф поперхнулся, окончательно оторопев от свалившихся на его лысую голову знаний. Со времён первого паломничества его учили тому, что Богиня всеведуща и всесильна, что она всеблагая и единственная!

– Видишь мой шрам в форме звезды? – спросила Эсса.

Старик утвердительно угукнул и снова отвёл взгляд.

– Во-о-от. А сколько у неё лучей?

– Ш… шесть.

– А почему так?

– Не знаю, госпожа.

– Ну разумеется, не знаешь… – Посвящённая печально улыбнулась.

– Простите меня, госпожа Эсса, я не…

– Не нужно извиняться, Зеф. В том нет твоей вины. В подобных вопросах обычно сведущи только жрицы и служители Ордена Памяти. Последние лет сто мы держали людей в неведении… И к чему это нас привело? Нет. Больше так нельзя, Зеф. Времена меняются.

Старик внимательно слушал, стараясь понять хоть что-нибудь, но смысл слов посвящённой ускользал от него, утекал, словно вода сквозь пальцы.

– У звезды Богини шесть лучей, потому что этот символ принадлежит не ей одной. Когда-то в Эосе почитали шесть верховных божеств: Палланту, Улиму, Миенну, Араммона, Стратариса и Шаида.

Жрица затянула повязку, и Зеф невольно поморщился от боли.

– Со временем пятеро из них забылись, и только Розоперстая Богиня не утратила последователей. Таким стал новый миропорядок, и так, мы полагали, будет всегда, но оказались неправы. Шаид – бог смерти, болезней и ужаса – возродился и набрал силу. Это его люди атаковали нас, Зеф. Это их клинки и стрелы ранили наших стражей. И тебя ранили тоже.

Эсса прочла молитву и сложила оставшиеся бинты в сумку.

– Но да не всё сразу, – сказала жрица, поднявшись. – Пока отдыхай, а я посмотрю, кому ещё в лагере нужны мои навыки врачевателя.

– Хорошо, госпожа Эсса! Спасибо, госпожа, ага-ага!

– Да озарит нас Палланта, Зеф! – Жрица коснулась шрама и прошептала: – Давно на памяти моей не случалось столь чёрной ночи…

Посвящённая отряхнула пеплум и поспешила к стражу, из правой ноги которого молодая знахарка только что выдернула стрелу. Довольно-таки умело и не без присущего богопослушному человеку рвения, но одно дело – выдернуть стрелу, а другое – остановить кровотечение. Поэтому, не окажись жрица поблизости, участь бедняги решил бы случай, и, по всей видимости, не самый счастливый.

Растянувшись на земле, старик закрыл глаза и мысленно отправился в Одинокую Хижину. Зеф представил, что отворяет дверь и разводит огонь в очаге. Наливает в чугунок воду и подвешивает его над пламенем. Поленья трещат, вода закипает, а боль постепенно уходит, уходит…

– Дядюшка, ты спишь?

В плечо вцепились тысячи змеиных жал, и лодочник вернулся под навес, который, может, и защищал от дождя, но продувался всеми ветрами Эоса.

– Олаи, это ты?

– Я, дядюшка! Слава Палланте, ты жив!

– Ох, чего ж со мной сделается-то, ага-ага, – отозвался старик.

– Мне одна из сестёр сказала, что ты бился бок о бок со стражами и… – Исма взглянула на бинты, на которых проступили пятна крови, – что тебя ранили.

Она неслышно заплакала и прижалась щекой к здоровому плечу старика.