Украденный наследник

Оук успел снять восковую пленку с найденного в сундуке сыра. Теперь он сидит рядом с нами и жует кусочек, строя недовольную гримасу.

– Он явно успел настояться, – говорит принц так, словно это достаточная причина попробовать сей продукт, несмотря на его ужасный вкус.

Покопавшись в рюкзаке, достаю злаковый батончик и отдаю предпочтение ему.

– Расскажи, что было дальше, – просит Оук.

Тирнан хмурится, но принц широко улыбается в ответ.

– Да, я уже слышал эту историю. И не один раз. А вот Рэн не слышала.

– Видимо, Оук хочет, чтобы я рассказал тебе, что мы с Гиацинтом провели вместе почти два года, прежде чем он уплыл на север с армией Мадока. Мы дали друг другу обещания – из тех, что обычно срываются с губ возлюбленных.

Я чувствую, что рассказ дается ему с трудом. Тирнану тяжело говорить о глубинных чувствах, хотя Оуку он, похоже, рассказывает многое.

– Однако когда Гиацинт попросил меня совершить государственную измену, я не смог на это пойти, – продолжает он. – Я думал, его месть уже состоялась. Принц Дайн погиб. Да, новый Верховный король производил впечатление щеголя, но был ничем не хуже Элдреда. Однако Гиацинт не разделял моих взглядов. Мы сильно поругались, Цин назвал меня трусом, и весь следующий год я ни разу его не видел.

Цин? Я с трудом удерживаюсь от улыбки, услышав ласковую форму имени, которую до этого момента Тирнан умудрился ни разу не упомянуть.

– Да, а потом он вернулся, чтобы убить тебя, – вмешивается Оук и оборачивается ко мне. – Видимо, Гиацинт отправился ко Двору Зубов вместе с остальными солдатами Мадока. После чего сражался в Змеиной битве. Против Тирнана.

– Мы даже не видели друг друга, – уточняет Тирнан. – И уж тем более не сражались. Мы встретились позже.

Я вспоминаю, как пряталась под кроватью Оука. Интересно, он тоже сейчас об этом думает?

– Это случилось в темнице, – продолжает Тирнан. – Тогда я уже состоял при Дворе Теней, и мне позволили его навестить. Мы поговорили, и я подумал… Ну, я не знал, что его ждет дальше и могут ли Верховные король и королева проявить милость, но пообещал: если ему вынесут смертельный приговор, я его спасу. Даже если для этого мне все-таки придется предать Эльфхейм. В конце концов, ему достаточно было раскаяться в содеянном. Но он этого не сделал. – Тирнан обхватывает голову руками.

– Он был горд, – произносит Оук. – И очень злился.

– Стоило ли и мне забыть о гордости? – спрашивает Тирнан.

Оук обращается ко мне:

– И вот Гиацинт в обличье сокола летит к Тирнану, которому достаточно кормить его в течение года, чтобы потом они снова могли быть вместе, но…

Он отказал ему.

– Я сразу пожалел о своем решении, – говорит Тирнан. – И, узнав, что Гиацинт отправился в Цитадель, я последовал за ним. Вернул его в Эльфхейм. Убедил Оука разрушить заклинание. А вместо благодарности получил покушение на Верховного короля.

– Как говорится, ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – произносит Оук. Он отламывает от головки отвратительного сыра еще один кусочек и ищет, на что его нанизать, чтобы потом расплавить над костром.

– Он переживал за тебя, – говорю я Тирнану. – В смысле, Гиацинт.

Он смотрит на меня настороженным взглядом.

– Что ты имеешь в виду?

– Он считает, что Оук тебя зачаровал.

Тирнан раздраженно фыркает.

Оук смеется, но, кажется, делает это не совсем искренне. Помолчав секунду, он говорит:

– Знаете, до этого похода я думал, что люблю холод. Можно носить экстравагантные наряды – парчу, золотую отделку, головные уборы – и при этом не бояться вспотеть. Но теперь я склонен поменять свое мнение.

Тирнан явно благодарен за то, что он перевел разговор в другое русло. Легкомысленные слова и улыбка Оука подначивают меня подыграть ему.

Я закатываю глаза.

Принц отвечает мне широкой ухмылкой.

– Тебе присуща сдержанная элегантность, так что ты можешь позволить себе не переживать из-за погоды.

Когда настает время ложиться спать, Тирнан и Оук заворачиваются в шкуры. Оук набрасывает одну из них и на мои плечи. Я не говорю ему, что она мне не нужна, что я никогда не мерзну. Мы лежим у огня, и он наблюдает за мной. В его глазах танцуют блики света.

– Иди сюда, – говорит он, жестом подзывая меня к себе.

Я не уверена, что знаю ту Рэн, которая придвигается к нему и укладывает голову ему на плечо. Ту Рэн, которая чувствует его дыхание на своих волосах и его прикосновение к своей пояснице. Ноги Оука переплетаются с моими, и я касаюсь пальцами шерсти над его копытцами. Кладу ладонь ему на живот и провожу по коже, ощущая крепкие мышцы и полоски шрамов. Слышу, как у него перехватывает дыхание.

Мы оба замираем. Тирнан, лежащий у самого костра, поворачивается во сне.

При свете огня янтарные глаза Оука напоминают расплавленное золото.