Именно при нем сформировался базовый набор ритуальных коммеморативных практик
В то же время Л. Кучма отдавал должное советско-ностальгическому варианту исторической памяти, поддерживая соответствующие ритуально-символические практики. Например, он издал девять указов, восемь распоряжений и подписал один закон[215]
, посвященный «Великой Отечественной войне 1941–1945». При нем и при его негласном содействии были отмечены юбилеи В. Щербицкого и Ленинского коммунистического союза молодежи Украины (ЛКСМУ), по его указам и распоряжениям на государственном уровне было отмечено 60-летие воссоединения украинских земель[216], узаконен День защитника Отечества (23 февраля, дата из советского календаря), введен День партизанской славы (22 сентября), отмечено 60-летие организации «Молодая гвардия».Социолог В. Середа, посвятившая специальное исследование дискурсивным практикам украинских президентов, считает, что Л. Кучма придерживался «двойной стратегии»: с одной стороны, он следовал канонам классического национального нарратива, с другой — использовал эффект национальной амнезии, «конструировал именно такую модель исторического прошлого, которая способствовала „консолидации нации“ благодаря отказу от любых идеологических экстрем: как крайне левой (коммунизм), так и крайне правой (этнический национализм), а также замалчиванию конфликтных и контроверзийных событий»[217]
. Можно достаточно уверенно утверждать, что Л. Кучма в своей прагматической исторической политике исправно следовал канонам стандартного национального нарратива, но при этом намеренно или в силу обстоятельств инкорпорировал в него элементы советского. При нем доминировала амбивалентная модель коллективной/исторической памяти.Точно так же он избегал конфликтных ситуаций в международных проявлениях исторической политики: он был активным участником примирения с Польшей (в вопросе об украинско-польском конфликте на Волыни и в Галиции в 1943–1944 годах) и сторонником сотрудничества с Россией в области «общего прошлого». В частности, он достаточно спокойно отнесся к скрытому сопротивлению российской дипломатии, выступившей против признания Организацией Объединенных Наций Голодомора 1932–1933 годов на Украине актом геноцида, при нем на государственном уровне была отмечена 350-я годовщина Переяславского соглашения (1654) — правда, в последнем случае праздновалось не «воссоединение Украины с Россией», а годовщина «казачьей рады»[218]
. Во времена Л. Кучмы оживились научные контакты между украинскими и российскими историками, была создана украинско-польская и украинско-российская комиссии историков.Некая «амбивалентность» исторической политики Л. Кучмы иногда выливалась в откровенные курьезы. Например, в 2001 году почетное наименование «имени князя Данилы Галицкого» получила воинская часть, полное имя которой было следующее: 24-я механизированная Самаро-Ульяновская Бердичевская Железная ордена Октябрьской Революции трижды орденов Красного Знамени орденов Суворова и Богдана Хмельницкого дивизия[219]
.Под занавес своей президентской карьеры Л. Кучма опубликовал книгу, само название которой — «Украина — не Россия» достаточно четко выразило его отношение к репрезентациям прошлого: здесь он следовал формату, заданному самой ситуацией пребывания на посту главы суверенного государства.
Следующий президент, Виктор Ющенко, подобно Л. Кравчуку вписывается в образ представителя идеократии: он достаточно четко постулировал необходимость «духовного возрождения» украинцев как предпосылки для развития во всех других областях жизни нации. В. Ющенко вошел в новейшую историю Украины как «исторический президент» — в том смысле, что именно в период его правления историческая политика вышла на беспрецедентные для Украины интенсивность и масштабы, а мобилизация государственных институтов на ее реализацию достигла апогея: именно при В. Ющенко в реализацию исторической политики впервые были вовлечены «непрофильные» органы власти: Служба безопасности Украины и судебная власть.