Украинский рубеж. История и геополитика

Замена общенациональной солидарности классовым интернационализмом и провозглашение государства как устаревшей формы существования народов подрывали имманентную историческую данность национальной истории в истории мировой. Приверженность государству отныне должна была основываться не на «любви к отеческим гробам, к родному пепелищу» тысячелетней истории, а лишь на верности определенному идеологическому догмату, который может меняться и быть различным. Такая мировоззренческая основа — отечество — ничто, материал для социального проектирования точно повторяется у постсоветских реформаторов, абсурдно именуемых либералами, хотя склонность к деспотизму, подмеченная у П. Пестеля Н. Бердяевым, даже не скрывается крайними адептами, упорно предлагающими прожекты переустройства России через люстрации, поражение в правах чиновничьего корпуса прежнего режима и практически всех других категорий, кроме них самих. Фактически такие фанатики готовы собственные концлагеря создавать для устранения потенциально несогласных.

Русский философ эмигрант С. Л. Франк, начинавший как марксист, но ставший на позиции «христианского социализма», оценил «пролетарский интернационализм как удар по духовным основам как национального сообщества, так и всечеловеческого единства вообще»: «Интернационализм — отрицание и осмеяние организующей духовной силы национальности и национальной государственности, отрицание самой идеи права как начала сверхклассовой и сверхиндивидуальной справедливости и объективности в общественных отношениях… механический и атомистический взгляд на общество как на арену чисто внешнего столкновения разъединяющих, эгоистических сил»^[58].

К XXI веку новый максималистский и глобалистский либертаризм обрел статус догмы в постмодернистской Европе. Сугубо национальные ценности оказались за рамками идеологии «объединенной Европы», однако снисходительное отношение к незападным мирам и идейное менторство лишь усилились. Но российская посткоммунистическая интеллигенция вновь со свойственной лишь ей пламенностью проявила нигилизм к своей истории и приняла почти троцкистский проект всемирной либеральной революции под эгидой Запада, на алтарь которого опять можно положить все национальное и даже пожертвовать государственностью. В конце XX века сопротивление сербов агрессии НАТО или русских в Крыму вызывало только раздражение у московских либералов, считавших подобно народникам-марксистам века XIX единственным противоречием в мире противоречие между демократией и тоталитаризмом.

История XX века наглядна: пока Россия, забыв о национальных интересах, о геополитических позициях безраздельно увлечена ниспровержением собственной истории и распрями по поводу политического устройства, нация оказывается на пороге утраты преемственной государственности. В 1917 году тысячелетняя русская история и историческая государственность были упразднены до основания. Трагедия не могла не повториться в 1991 году. Горькие патетические строки Максимилиана Волошина времен революции можно вполне применить и к краху СССР: «Не надо ли кому земли, республик да свобод? И Родину народ сам выволок на гноище как падаль…» Но в XXI веке к процессам внутри России, к которым так неравнодушны оппоненты России, еще более подходят точные по анализу строфы: «А вслед героям и вождям крадется хищник стаей жадной, чтоб мощь России неоглядной размыкать и продать врагам…»

Великая Отечественная война и ее место в эволюции российского исторического сознания

В рассмотрении аспектов влияния идеологии на общенациональное сознание и его роли в расшатывании или спасении государственности особенно наглядным примером является как патриотический подъем в Великой Отечественной войне, так и судьба исторической памяти о ней в драматических утратах конца XX века.

Неудивительно, что как внутри страны, так и на Западе именно те, что ниспровергал Победу и роль СССР во Второй мировой войне, обрушился и на Специальную военную операцию против неонацистского геноцида на Украине, упреждающую новое нашествия авангарда «объединенной» Европы на Русский мир практически с теми же целями, что и у Гитлера. Западная Европа, вдохновленная легализацией ревизии истории на родине Победы в годы перестройки и в 90-х, выплеснула всю свою ревность и комплекс неполноценности сначала на уровне публицистики и псевдонауки, затем устами официальных лиц. Так, очередное ниспровержение в конце XX столетия всей — не только советской, но и русской — истории не отступило перед Победой и памятью о союзничестве — святыни, на которую не посягали в годы холодной войны.