Украинский рубеж. История и геополитика

Не случайно на антикоммунистическом Западе, где СССР неофициально называли прежним именем «Россия», одновременно взяли на вооружение выгодную большевистскую интерпретацию: Россия и русская история «упразднены» безвозвратно в 1917 году, а СССР является не продолжением тысячелетнего государства, а соединением «независимых и самостоятельных» наций. Такой подход последовательно применялся в отечественной — сначала марксистской, а потом либеральной — доктрине и применяется Западом до сих пор. Это проявилось и в резолюциях конгресса США, и в выборе юридических основ для отделения Прибалтики от СССР, исключавших из рассмотрения тот факт, что Прибалтика была частью территории России, никем прежде не оспариваемой, при распаде СССР в 1991 году и в современной оценке на Западе советско-германского договора от 23 августа 1939 года. Разумеется, в СССР соединение объявлялось благом «под сиянием пролетарской революции», а на Западе — насильственным игом «под железным обручем тоталитаризма». Но очевидно, что два определения тождественны, отличаясь лишь оценкой факта, и в равной степени давали возможность в нужный момент подвергнуть сомнению единство страны, ибо ей отказано в историческом прошлом. Борьба против насильственного «соединения» всегда правомерна, а разочарование в пролетарской революции позволяет усомниться в целесообразности единства.

Полная смена в общественном сознании исторических ориентиров на нигилистические воззрения, что происходило в конце эпохи СССР, породило идейное пораженчество, что всегда в истории позволяет выйти на авансцену политической жизни крайним адептам новой идеологии, готовым на любые геополитические жертвы. Это подтверждает как политическая жизнь в России и в начале XX века, и в его конце, так и межвоенная французская история — время «потерянного поколения» Европы в целом после Первой мировой войны: глубокая апатия, отчуждение, разочарование в государстве. Общий нигилизм и разочарование в национальной идее в итоге привели Третью республику к позорной капитуляции 1940 года и трагическому перерождению «Петена — героя Первой мировой войны» в «Петена-капитулянта»^[60].

* * *

Могла ли советская армия и советский народ оказать такое невиданное по силе духа сопротивление гитлеровской агрессии, будь они полностью лишены понятия вечного и преемственного Отечества? Об этом, предчувствуя неизбежную войну, задумывались сами советские власти, прозорливо еще в начале 30-х годов усмотревшие в качестве важной скрепы образование и просвещение в области национальной истории. Начав с сокрушения российской государственности, СССР в своем реальном историческом бытии сам в известной мере изменил замысел безнациональной «всемирной социалистической федерации»^[61].

Идея мировой революции потерпела крах, хотя за нее было заплачено историческими стратегическими позициями — результатами Ништадтского мира и Берлинского конгресса, Прибалтикой, Карсом, Ардаганом, Бессарабией. Угроза мировой войны понуждала обратиться к исторической памяти. Впереди маячило столкновение с пролетариями во вражеской форме, одержимыми отнюдь не мировой революцией и пролетарским единением, а идеей мирового господства. Для отпора им пение Интернационала было непригодным, хотя такие иллюзии были живы у некоторых, веривших в пролетарский интернационализм даже в начале нападения Гитлера^[62]. В идеологический лексикон возвращаются формулы из традиционной внешнеполитической идеологии. Г. Киссинджер в его довольно вдумчивом разборе советской истории подмечает новый идеологический нюанс: «Невзирая на революционную риторику, в конце концов преобладающей целью советской внешней политики стал вырисовываться национальный интерес, поднятый до уровня социалистической прописной истины»^[63].

Некоторая ревизия идеологических максим и отказ от рассмотрения патриотизма как сугубо буржуазного явления проявились в опровержении взглядов главы марксистской исторической школы в СССР М. Н. Покровского, поклонника работы Ф. Энгельса «О внешней политике русского царизма» — катехизиса антирусской раннебольшевистской концепции русской истории, вполне разделяемой многими современными авторами в России и за рубежом.