Укромный уголок

Девушка подумала о Скотте. Теперь ей было стыдно, что она так поддалась его обаянию с самого начала, и неловко было признать, что ей страшно хотелось уцепиться за него, как за соломинку, получить помощь, стать избранной. Как же слепа она была… Видела только то, что хотела видеть, и превратила Скотта в своем воображении в того, кем он совсем не являлся. Эмили было обидно. Она чувствовала себя преданной. И тем не менее не до конца рассталась с симпатией к нему.

Перед глазами замелькали картинки воспоминаний, как слайды в проекторе. Восходящее солнце освещает лицо Скотта возле автобусной остановки в Ла-Рошели. Он выходит из машины, и звучит его голос: «Тщательно обдумай все, что я тебе рассказал». Его мальчишеская улыбка в лондонском ресторане: «Какой-нибудь пустяк может полностью перевернуть жизнь. И ничто уже не будет таким, как прежде». Ее собственное лицо с крошками от печенья возле рта отражается во всех сверкающих поверхностях его кабинета. «Я думаю, вы сможете дать нам то, что мы не получим от персонала, нанятого через агентство…» И, наконец, она, Эмили, за столиком в ресторане, с восхитительным вкусом мороженого во рту, с надеждой в сердце, протягивает руку за ключами. И финал: «Я знал, что ты окажешься идеальной. Для всех нас».

Он расставил столько белых флажков, столь щедро разбросал сигнальные маячки, что теперь Эмили недоумевала, как она могла их не замечать так долго.

Над головой закружила птица, и девушка попыталась представить себе, каково это — уметь летать. Как здорово было бы взвиться в воздух прямо в эту минуту, воспарить под самые облака, над холмами и дорогами, бухтами и мысами. Умей она летать, сейчас закрыла бы глаза и доверилась ветру, позволив ему унести себя, куда сам пожелает. Она бы путешествовала над синим океаном и зелеными морями лесов. А если бы посмотрела вниз, увидела бы крошечные, с булавочную головку, огоньки, просвечивающие сквозь густую листву, как крупицы алмазов в горной породе. Тогда она опустилась бы ниже и увидела дом и женщину, сидящую во дворике, мощенном каменными плитами, с бокалом пузырящейся жидкости в руке.

Возможно, из тени деревьев выступил бы мужчина и подошел к ней. Мужчина с темно-каштановыми волосами и черными глазами. На руках он нес бы ребенка.

Если бы Эмили опустилась совсем низко, она бы услышала, как мужчина говорит: «Я услышал ее плач. Ей приснился плохой сон». Тогда женщина встала бы, и они обняли бы друг друга и ребенка, соприкоснувшись головами. Истинное воплощение любви. Идеальная семья.

Тут Эмили бесшумно удалилась бы, чтобы не нарушить их счастье, и взвилась бы в ночное небо, как Питер Пен. Она снова полетела бы над водой и кронами деревьев, над извилистыми лентами дорог и мозаикой полей, и летела бы, пока не добралась до высоких зданий с яркими огнями на побережье. Покружив над домами и башенками, она могла бы найти другую женщину — с рыжими волосами и с вопросами без ответов. Эта женщина сидела бы в другом дворике, глядя на оживленную улицу. Она была бы одна, а ее руки — пусты.

Эмили посмотрела на экран мобильного телефона и занесла над ним палец.

«Стой. Подожди еще немного».

Мир мог измениться в любую секунду. Одно движение — и ее собственная жизнь, как и жизни многих других людей, уже не будет такой, как прежде. Но сейчас, именно в этот момент, все тихо и безмятежно, словно кто-то поставил мир на паузу.

«Еще чуть-чуть. Всего одну минутку».

Вдалеке, у нее за спиной, зазвенела посуда, из открытого окна в ближайшем коттедже донеслись голоса и взрыв смеха. Счастливые звуки безопасного, уютного дома.

Глава пятьдесят первая. Скотт

Когда за ним пришли, Скотт был на втором этаже гостиного дома в «Керенсии».

Он стоял в бывшей спальне Эмили, привалившись плечом к балконной двери, и смотрел на океанский простор. Стаи птиц вились над горизонтом; черное облако из тысяч пернатых вихрилось, сжималось и разжималось, создавая непрерывно меняющийся узор; они двигались, как единый организм. Скотт, застыв на месте, следил за этим движением, покачивая руками, следуя ладонями извивам стаи, и его мысли тоже кружились в ее ритме — мозг, затуманенный горстью транквилизаторов, был ни на что не способен, кроме как зачарованно наблюдать за красотой матери-природы.

Час назад Скотт нашел целый склад таблеток у Нины в ванной комнате — вроде бы валиум, рассеянно отметил он, но это могло быть что угодно, — и проглотил сразу несколько штук.

Скотт страдал долгие годы, однако раньше никогда не принимал никаких препаратов. Он пил алкоголь — еще как! — и находил разнообразные, весьма изобретательные способы заглушить душевную боль. Следы этого «самолечения» сохранились в виде шрамов по всему телу. Но согласиться на медикаменты он не мог, поскольку это означало бы признать, что его психическое состояние не лучше, чем у Нины.

А потом ушла Эмили. Бросила его. Вернее, они бросили друг друга.