Укромный уголок

— Хорошая работа, — похвалила Нина. — Не терпится попробовать сальсу. Но лучше подождем Аврелию, ты не возражаешь? Она у себя в комнате переводит дух. Я решила дать ей время угомониться, а минут через пять схожу за ней. — Подойдя к краю бассейна, Нина поболтала ногой в воде. — Знаешь, — продолжила она, выпрямившись и помолчав, — несмотря на то, что сегодня случилось, Аврелия с твоим приездом все-таки стала гораздо спокойнее. У меня освободилось больше времени для уроков, игр, разных занятий с ней. Она этому рада.

Эмили подошла к Нине:

— Это хорошо.

— Я тоже слегка расслабилась. Может, именно в этом и дело — мы с дочкой теперь столько времени проводим вместе, что стали как Эллиот с инопланетянином[25] — одна чувствует то же, что другая.

Они постояли немного, глядя на горизонт. Со стороны океана долетал ветерок — прохладный и соленый.

Эмили потянулась и подавила зевок.

— Что будем делать после ланча? — спросила она. — Может, мне начать красить стены в гостином доме?

— Да нет, это не к спеху, — отозвалась Нина, устраиваясь в шезлонге. — Не хочешь немножко отдохнуть?

Тут уж Эмили не заставила себя упрашивать. День был чудесный, и последнее, чего ей сейчас хотелось, — это во-зиться с краской. Она расположилась на соседнем шезлонге, закинув руки за голову, и закрыла глаза.

Солнечный свет сквозь веки казался оранжевым. Ее собственное дыхание сливалось с шумом океанских волн, звучало в унисон с шелестом листвы и легким плеском капель воды, стекающей в фильтр бассейна.

Спустя некоторое время Эмили услышала, как скрипнул шезлонг Нины, а потом различила звук ее легких шагов по плитам. На кухне хлопнула дверца холодильника; Нина вернулась с бутылкой розового вина и двумя бокалами. Раздался хлопок, забулькало, и в ладонях Нины оказался ледяной бокал.

— За наше здоровье! — сказала Нина.

Их бокалы ударились друг о друга, и Эмили сделала маленький глоток. «Лучшая работа в мире!» — мелькнуло в голове.

— Вы с матерью близки? — лениво спросила Нина.

Эмили сжала челюсти. Каждый раз, когда речь заходила о Джулиет, у нее напрягалось все тело. Это было похоже на нервный тик. Вздохнув, она пожала плечами:

— Вообще-то нет.

— А почему?

— Не знаю… Просто мы очень разные. Я люблю поболтать, а она этого терпеть не может. Ей со мной неуютно.

— Как такое может быть? — удивилась Нина. — Она же дала тебе жизнь.

— Вообще-то нет. Я приемная.

— Правда?

Эмили сделала еще один глоток вина, чувствуя на себе взгляд Нины.

— Можно спросить, в каком возрасте тебя удочерили?

— Праудманы оформили опекунство, когда мне было два года, а удочерили, когда исполнилось восемь.

— Ты когда-нибудь задумывалась о своих биологических родителях? — поинтересовалась Нина.

— Иногда. — Обычно Эмили не отвечала на подобные вопросы, но сейчас она расслабилась и забыла о внутреннем цензоре — возможно, вино и жара подействовали, а может, она размякла в обществе Нины. — В любом случае они умерли, так что искать мне некого. Да я бы и не стала. Они, судя по всему, не были хорошими людьми. Били меня, и все такое. Алкоголики.

Нина молчала.

— Ничего, я все равно этого не помню, — продолжала Эмили. — Или, по крайней мере, не могу вспомнить. Джулиет водила меня к детскому психологу — они с мужем какое-то время думали, что у меня могли сохраниться воспоминания.

Нина села на своем лежаке:

— Какие воспоминания? О биологических родителях?

— Да. Или о том, что они со мной сделали.

— Что они с тобой сделали?

Эмили сглотнула:

— Не знаю. И никто мне об этом не рассказывал. Думаю, наоборот, — все ждали, когда я им об этом расскажу.

— Но как ты могла что-то запомнить в таком возрасте?

Последовала пауза. Эмили отхлебнула еще вина. Вот кабинет психолога она помнила отлично: стены обшиты деревянными панелями, на них висят детские рисунки; в центре помещения — столик с песком и формочками; целая пирамида из баночек с тестом для лепки «Плей-До»; серьезная женщина с короткими седыми волосами поправляет на носу очки в красной оправе. Женщину звали доктор Форте. После каждого сеанса Джулиет подолгу внимательно смотрела Эмили в глаза, словно искала признаки изменений в надежде, что доктор ее от чего-то вылечила.

— Мне говорили, мое тело может помнить о жестоком обращении. Именно тело, а не мозг. Это не те воспоминания, которые формируются у взрослых людей или у детей постарше. Есть даже какой-то специальный термин… — Эмили пыталась сосредоточиться, но в голове все было как в тумане. На жаре клонило в сон.

Некоторое время они опять молчали, однако девушка чувствовала, что ей нужно сказать что-то еще.

— Наверно, это странно, но иногда мне хочется все вспомнить, потому что внутри как будто есть пустое пространство, которое нужно заполнить.

— А ты задавала вопросы?

— Да, вроде того. Джулиет мне иногда что-то рассказывала, когда я была подростком, но она очень не любила об этом говорить. И я тоже не любила, если честно. Это все как-то тягостно.

— Понимаю.

Они обе опять взялись за бокалы с вином, и Эмили прислушалась к своим ощущениям — ледяная жидкость приятно холодила.