Укромный уголок

— Осталось еще много дел. — Она с улыбкой посмотрела на Нину: — Бывают дни, когда работа у нас продвигается очень медленно, да?

— Не дай себя обмануть словами «у нас», — сказала, обращаясь к мужу, Нина. — Я вообще почти ничего не делаю. Эмили — робот.

Девушка просияла. Она и правда вкалывала с полной самоотдачей. Живые изгороди стали пышнее, цветы — ярче, трава — зеленее. Дорожки на территории «Керенсии» были безупречны (Эмили усердно прошлась по ним граблями сегодня утром так, чтобы на песке не осталось ни листочка, ни лепесточка), а оба особняка сделались еще краше. Со дня приезда она занималась не только интерьером гостиного дома — помимо этого очистила плесень с кирпичной кладки, покрасила ставни и повесила новые ящики для цветов на подоконники. Оконные стекла теперь блестели, лестницы были чисто выметены, а все новые приобретения для декора нашли свое место: хрустящие дверные коврики, бронзовые фонарики и прочая чепуха — все пригодилось. На лужайке отлично смотрелся новый инвентарь для крикета, а только что закупленная садовая мебель — белые кресла и скамеечки с мятно-зелеными подушками — были расставлены так, что окружение вокруг создавалось сказочное.

Скотт поднял бокал:

— Что ж, тогда выпьем за Эмили.

— Ой, ну что ты… — пробормотала девушка, краснея. — Конечно же, работала не только я. Ив очень хорошо потрудился. Без него я бы ни за что не справилась с этой новой системой подсветки. Даже канавки для проводов вырыть не смогла бы.

Скотт пару секунд молчал.

— Система подсветки? — произнес он наконец, покосившись на Нину. — Ив по дороге сюда не упоминал ни о чем таком.

Нина пожала плечами:

— Всего лишь несколько ландшафтных светильников. Здесь по ночам очень темно.

— Сколько именно? — Скотт произнес это вежливо и с интересом, но Эмили заметила, что его голос изменился.

— О, я не помню. — Нина опустила взгляд к сложенным на коленях рукам.

— Нет, правда, сколько?

Нина молчала.

Эмили перевела взгляд на нее, затем обратно на Скотта.

— Кажется, четырнадцать, — подсказала она, гордая своими достижениями. — Не волнуйся, мы все надежно укрепили.

Скотт вскинул бровь.

— Выглядит потрясающе, — добавила Эмили. — Сам увидишь.

Он посмотрел на нее, и от взгляда этих черных глаз у нее по позвоночнику пробежала приятная дрожь. Эмили скользнула пальцами по шелку платья, по сиденью стула, по полированной столешнице. Взяла ложку и провела изогнутым металлом по предплечьям, по подбородку, по губам. Ощущения были восхитительные.

Она внимательно наблюдала за Ниной, подмечая все ее движения — как она проводит рукой по волосам или покусывает губу, когда кого-нибудь слушает. Эмили повторяла ее жесты, примеряя их к собственному телу. Сейчас она то и дело бросала взгляды на Скотта, мысленно запрещая себе таращиться на него, но вина этим вечером было слишком много, а она так восхищалась этой парой. Супруги Денни, казалось, ее пристального внимания не замечали — вероятно, привыкли, что все на них смотрят. Они были как кинозвезды — сногсшибательные, но при этом их образ казался размытым, иллюзорным. И вели они себя тоже как кинозвезды, словно играли в сериале, состоящем из быстро сменяющихся сценок: становились то мрачными и задумчивыми, а то вдруг веселыми. Эмили вспомнила разговор, подслушанный в «Проуэме»: «Он ее ненавидит… Еще бы…» Вот это определенно была неправда, у Эмили не возникло такого впечатления. Наоборот — супруги Денни не могли оторвать глаз друг от друга.

Однако было что-то странное в языке тела Нина. Она то подавалась к мужу, при этом крепко обхватив себя руками, то широко улыбалась ему, развернувшись боком, словно закрываясь от него. Эмили научилась анализировать движения и жесты в актерской школе, и сейчас вокруг нее мелькало множество безмолвных противоречивых посланий.

Эмили смотрела, как они смотрят, как она на них смотрит, и не могла разобраться в собственных чувствах — ревность это была или обожание. «Возможно, немножко того, немножко другого», — решила она в конце концов. Откинувшись на спинку стула, девушка вытянула ноги под столом и уставилась на огонь в жаровне. Искры взлетали вверх, как бумажные фонарики, и ей почему-то вспомнился короткий документальный фильм, который она видела в одном музее. В фильме диктор бархатистым глубоким голосом рассказывал о непостижимой бесконечности Вселенной и ничтожности планеты Земля по сравнению с ней. Еще он говорил, что однажды Солнце погибнет, а вместе с ним и все человечество, и Эмили стало дурно от страха, когда она представила себе бесконечно великое и ничтожно малое, осознав вдруг бессмысленность всего. Теперь, сидя за столом на летней кухне в «Керенсии», она снова вспомнила о бесконечности, но теперь вместо страха у нее были радость, надежда и уверенность в прямо противоположном — в том, что все исполнено смысла.

Она закрыла глаза, поддавшись чарам момента.