Укромный уголок

Эмили, взглянув мимо нее на собственное отражение в зеркале, увидела незнакомку. Оливково-зеленый шелк преобразил ее в совершенно другого человека. Она выгнула спину, выставив грудь вперед. Улыбнулась — и новый человек улыбнулся ей в ответ.

А рядом, кружась и покачиваясь, как бумажный пакетик, парящий на ветру, улыбалась Аврелия.

Мы сидим на пластиковых стульях, сгорбив спины, — две скобки по бокам детской кроватки. Наша принцесса поймана в сети, в клетку из шипастых прутьев, в куст терновника. Медицинские трубки обвивают ее, как виноградные лозы, а над крошечным тельцем нависает зловещего вида аппарат. Я все это ненавижу. Мне хочется вырвать шипы, разрубить трубки на куски, рассеять злые чары и унести мою девочку в безопасное место.

Вместо этого я свободной рукой массирую шею. Я просидела, скрючившись, несколько часов. Могла бы встать и размяться, но за неимением возможности сделать хоть что-то полезное, хоть чем-то помочь, я вижу в своей неудобной позе, в неподвижном сидении символический смысл. Это мое наказание, единственный способ искупить вину — малую толику вины, по крайней мере. Не двигаться, не есть, не пить, не мыться, ничего. Предаться неусыпному бдению.

В конце концов, когда боль в затекшем теле становится невыносимой, я слегка перемещаюсь на стуле — и чуть не падаю на пол от приступа тошноты.

По другую сторону детской кроватки мой муж начинает ерзать, лезет в карман, достает телефон и смотрит на экран.

— Что? — спрашиваю я.

— Ничего. Это с работы. Они едут на церемонию награждения.

Церемония награждения. Несколько дней назад вокруг этого события было столько шума, но сейчас я уже не могу вспомнить подробностей. Какая-то премия за вклад в развитие промышленности. Его компанию номинировали впервые. Он несколько месяцев с нетерпением ждал этого мероприятия. Предполагалось, что я пойду туда вместе с ним. Он даже купил мне платье — оливково-зеленое, шелковое, с высокой талией и длинной струящейся юбкой. Я воображаю себе, как оно сейчас бесполезно болтается дома в шкафу.

У него опять жужжит телефон. Он встает и идет в другой конец помещения. Кладет телефон на столик в углу. Возвращается. Опять садится на стул.

Нечего тут изображать, как ты расстроен, хочется мне сказать ему. Будут другие церемонии награждения. Когда все это закончится и наша девочка поправится, будет еще больше вечеринок, празднеств и шелковых платьев. А когда она немного подрастет, мы станем брать ее с собой. Ей понравится. Она будет сидеть у меня на коленях и улыбаться.

Вечеринки и платья… Да что со мной такое? Мне хочется ударить себя кулаком в лицо. Я погибаю от чувства вины, испытываю к себе отвращение.