Укромный уголок

Шлепок по руке вернул ее обратно — к бассейну, на летнюю кухню, за обеденный стол. Эмили повернула голову — Аврелия сидела на прежнем месте и сверлила ее злобным взглядом.

— Прости, милая… — Девушка замолчала. У нее кружилась голова, мысли путались. — Прости, я задумалась. Что будем делать? Нарисуем что-нибудь вместе? — Положив на место картинки со штормом чистый лист бумаги, она придвинула к себе коробку с цветными карандашами.

Не отрывая глаз от Эмили, Аврелия взяла оранжевый карандаш и чуть ли не воткнула его в бумагу.

Эмили шумно втянула воздух — ее вдруг охватил озноб. Еще одно воспоминание: она опять в кабинете доктора Форте, но на этот раз с ними Джулиет. Женщины тихо беседуют поверх головы Эмили. «Ее травма скрыта глубоко в подсознании, — говорит доктор Форте, — теперь это часть ее личности». Той ночью Эмили плакала, сквозь слезы жалуясь Джулиет, что с ней что-то не так, в ней сидит какое-то зло, которое заставляет ее делать плохие вещи. Джулиет крепко обнимала ее и сбивчиво объясняла про скрытые воспоминания. «Это не твоя вина», — говорила Джулиет и гладила Эмили по голове, пока та не заснула.

Очередной шлепок по руке вернул ее на летнюю кухню. Аврелия снова на нее таращилась, указывая пальцем на новый рисунок. Эмили посмотрела на лист бумаги и увидела большой квадратный дом с голубыми ставнями и красной крышей. Над домом парила гигантская бабочка под серебристыми облаками. У Эмили почему-то слезы навернулись на глаза.

— Мне очень нравится, — сказала она, проводя пальцем по линиям рисунка. — Ставни точь-в-точь такие, как в твоем доме. Настоящий французский особнячок. Très bien[35].

Аврелия поспешно вскинула на нее взгляд. На лице девочки было странное выражение — смесь понимания и робкого воодушевления, как у сообразительных учеников, которые стесняются поднять руку в классе.

У Эмили потеплело на сердце — должно быть, Нина обучает дочку французскому.

— Ты поняла, что я сказала, да? Какая ты умная. А это поймешь? Tu es très douée[36]. Знаешь, как переводится douée?

Аврелия молчала, но она уже явно перестала злиться. Нахмуренный лоб разгладился, на лице появилась очаровательная улыбка. Это было чудесно.

— Я сказала, что ты очень способная, — перевела Эмили, коснувшись пальцем кончика ее носа.

— Это верно, — раздался голос Нины, торопливо спускавшейся по ступенькам к бассейну. В руках у нее было несколько бутылок белого вина. — Она у меня круглая отличница. Да, Земляничка? Через несколько лет мы покорим лучшие университеты.

«Университеты?..» Эмили отвела глаза. Аврелия была социально неадаптированной, вечно молчала и имела серьезные клинические проблемы со здоровьем. Трудно было представить себе, что она сможет освоиться даже в начальной школе, что уж говорить об университете.

— Ты так не думаешь? — спросила Нина, заметив выражение лица Эмили. Она поставила в холодильник последнюю бутылку и захлопнула дверцу. — Запомни мои слова — когда придет время, Аврелия всех нас обставит. Да, детка? Конечно, если вовремя будет пить лекарство. — Нина наполнила стакан из-под крана, достала из кармана две маленькие белые таблетки, обошла стол и вручила все это дочери. Эмили наблюдала, как девочка кладет таблетки на язык и запивает их несколькими глотками воды.

— Молодец. И не забывай о солнцезащитном креме. — Нина вытерла лоб тыльной стороной изящной ладони. Щеки у нее порозовели, над верхней губой блестели капли пота. — А теперь, Земляничка, давай-ка поживее нарисуй еще несколько картинок, чтобы мы всё сразу повесили на беседку. Эмили, что-то случилось?

— А? — Девушка поймала себя на том, что хмурится. — О, нет-нет, я просто размышляла, что еще нужно сделать, но, по-моему, все уже и так выглядит великолепно.

— Великолепно, но не идеально, — сказала Нина, поворачиваясь к ней спиной. — Мы должны достичь совершенства.

* * *

В конце концов Нина пришла к выводу, что приветственный баннер готов, а украшений на беседке достаточно, и погнала Эмили с Аврелией в гостиный дом. Рано утром Ив привез еще дюжину свертков — большие и маленькие, — и целую россыпь пакетов, наполненных покупками. Все это он оставил на первом этаже. Не успели они войти, как Нина тотчас бросилась вытряхивать содержимое пакетов, разрезать скотч, рвать упаковку и разбрасывать вокруг обрывки полиэтилена и бумаги, как конфетти. Она без устали извлекала на свет новые украшения для дома, безделушки, постельное белье, игрушки и огромное количество новой одежды.

— Ух ты, — выдохнула Эмили. — Выглядит так, будто все бутики на Оксфорд-Сёркус вывалили свой товар на улицу!

— Не издевайся! — засмеялась Нина. — Давай лучше устроим примерку.

Они отнесли ворох обновок в спальню Эмили и задернули шторы. Когда солнечному свету был надежно перекрыт доступ в комнату, Нина помогла дочери снять ее длинный балахончик. Эмили отвернулась, стараясь не смотреть на тощее тельце, показавшееся из-под него, но все же заметила, что кожа у нее белая, почти прозрачная, а ножки и ручки выглядят совсем тоненькими и уязвимыми без своих надежных защитных покровов.